ия – ничто по сравнению с тем, что объединяет их. Индейцы, как и все 
остальные люди, знают, что такое гордость, они хотят нравиться, ищут уважения и 
признания, стремятся избежать тревоги. Конституциональные различия, известные 
нам на примере представителей нашей культуры, например, такие как разница в 
уровне интеллекта, активности, эмоциональности, обнаруживаются и между 
представителями всех других культур. 
У меня складывается впечатление, что даже в тех случаях, когда мы наблюдаем 
"чисто" культуральные поведенческие проявления, их зачастую можно трактовать 
как всеобщие, универсальные человеческие реакции, реакции, на которые способен 
любой человек, окажись он в аналогичной ситуации. Я говорю здесь о таких 
реакциях как, например, реакция на фрустрацию, тревогу, горе, победу, 
приближающуюся смерть и т.д. 
Разумеется, впечатления, о которых я говорю, неотчетливы и приблизительны, я не 
могу подтвердить их цифрами и диаграммами, и потому их вряд ли можно назвать 
научными. Но собранные вместе, эти впечатления в совокупности с теми 
наблюдениями, фактами и предположениями, которые были представлены выше, и с 
теми гипотезами, о которых я скажу далее, среди которых гипотеза о слабости 
инстинктоидных потребностей, неожиданное наблюдение независимости, высокой 
степени личностной автономности самоактуализирующихся людей и их высокой 
сопротивляемости социальным влияниям, возможность отделения концепции здоровья 
от концепции болезни, – все это убеждает меня в необходимости переосмысления 
взаимосвязей, объединяющих личность и культуру. Наконец, это поможет нам 
осознать важную роль внутренней, интраорганизмической предопределенности, 
свойственной, по крайней мере, здоровой личности. 
Понятно, что принявшись "творить" человека без учета его внутренней, 
организмической структуры, мы вряд ли услышим от него крики боли; ясно, что 
подобная лепка не вызовет мгновенные, очевидные патологические эффекты, вроде 
перелома костей. Однако, по мнению большинства клиницистов, патология в этом 
случае неизбежна. Если она сразу и не проявит себя, то затаится в скрытом виде, 
и в конце концов обязательно скажется, не раньше, так позже. Именно поэтому мне 
кажется оправданным и логичным искать причины невроза в раннем подавлении 
насущных (хотя и очень слабых) требований организма. 
Неподчинение социальным нормам и требованиям, сопротивление, которое оказывает 
человек давлению культуры во имя сохранения собственной целостности и 
собственной внутренней природы, должно стать предметом самых тщательных 
психологических и социальных исследований. И тогда, возможно, мы обнаружим, что 
так называемый "адаптированный" человек, тот, который легко и охотно 
подчиняется разрушительным влияниям культуры, не менее болен, чем какой-нибудь 
правонарушитель, преступник или невротик, каждый из которых своими реакциями 
демонстрирует, что "есть еще порох в пороховницах", что у него еще достанет 
храбрости и нахальства, чтобы помешать обществу переломить его. 
Из этого соображения вытекает другое, которое на первый взгляд может показаться 
странным, и даже нелепым парадоксом, ставящим все и вся с ног на голову. 
Образование, цивилизация, разум, религия, закон, правительство – большинство 
людей воспринимает эти институты как силы, направленные на обуздание 
инстинктивного начала человеческой натуры, как сдерживающие, репрессивные силы. 
Но если принять нашу точку зрения, если согласиться с тем, что цивилизация 
более опасна для инстинктов, чем инстинкты для цивилизации, то нам, возможно, 
придется пересмотреть и это наше представление. В конце концов нам, может быть, 
придется согласиться с тем, что образование, закон, религия и т.п. должны 
поступить в услужение базовым потребностям человека, должны оберегать, 
сохранять, укреплять и поощрять такие инстинктоидные человеческие потребности, 
как потребность в безопасности, в любви, в самоуважении и в самоактуализации. 
10. Я убежден, что стоит нам принять изложенную выше точку зрения, как мы тут 
же преодолеем многие из традиционных философских дихотомий, такие как 
"биология-культура", "врожденное-приобретенное", "субъективное-объективное", 
"самобытное-всеобщее" и так далее, этот ряд можно продолжать до бесконечности. 
Моя убежденность зиждется еще и на том, что так называемые раскрывающие методы 
психотерапии, терапевтические техники, направленные на раскрытие и развитие 
"самости" человека, техники личностного роста подталкивают человека к 
обнаружению и обнажению своей объективной, биологической природы, своего 
животного начала, видовых характеристик, приближают его к познанию своей 
истинной Сущности. 
Практически любой психотерапевт, к какой бы школе он ни принадлежал, 
столкнувшись с неврозом, ставит перед собой вполне конкретную задачу – 
обнаружить, выявить базовую, истинную, реальную сущность человека, обнажить и 
высвободить ядро его Я, сердцевину его личности, угнетенную тяжестью внешней 
болезни. С особой прямотой эту задачу сформулировала Хорни (199), заявив, что 
терапевт должен пробираться через "псевдо-Я" пациента к его "реальному Я". 
Понятие "самоактуализация" также содержит скрытый акцент на осуществление 
личностного Я, на воплощение в действительность единственно реальной, хотя и 
потенциальной, сущности человека. Поиск Себя – это, в общем-то, то же самое, 
что и "становление" человека, становление тем, кто ты есть. Я бы назвал этот 
процесс "дочеловечиванием", или индивидуализацией, или поиском подлинности 
(166). 
Очевидно, что, как бы мы ни назвали этот процесс, главное в нем – осознание 
человеком того, что он есть на самом деле, осознание своей биологической, 
конституциональной природы, которая одновременно и уникальна, и универсальна, 
то есть присуща всем представителям рода человеческого. Именно к этому ведут 
своих пациентов все психоаналитики, сколь бы разными ни были их теоретические 
взгляды. Любой психоаналитик пытается помочь пациенту осознать его потребности, 
импульсы, эмоции, помогает пациенту понять, что ему нравится и чт