м, результаты экспериментов с обусловливанием не только не подтверждают, 
но и напротив, косвенно опровергают эту точку зрения: они показывают, что 
вышеназванные потребности проявляют себя скорее в роли безусловных реакций, на 
основании которых затем выстраиваются условные реакции. При оперантном 
обусловливании, которое основано исключительно на "внутренних подкреплениях", 
эта инстинктоидность принимается просто как нечто само собой разумеющееся, и 
все это называется теорией научения. 
Кстати, эта теория постоянно вступает в противоречие с нашим повседневным, 
житейским опытом, ибо оставляет очень многие вопросы без ответов. Отчего мать 
так жаждет ухаживать за своим ребенком, с такой щедростью осыпает его 
"вознаграждениями"? В чем здесь ее выгода? Почему беременная женщина согласна 
терпеть токсикоз и родовые муки, почему эта боль желанна для нее? Если мы 
рассуждаем о сделках и соглашениях, если во главе всего мы ставим принцип qui 
pro quo, то стоят ли эти соглашения таких хлопот? Что имеют в виду детские 
врачи, когда говорят, что ребенку мало только пищи, только тепла и сухих 
пеленок, что ему необходима любовь? Почему они так настойчивы, почему у нас 
складывается впечатление, что любовь выше и важнее всех этих "вознаграждений"? 
Может быть, они преувеличивают? Какую мать ребенок будет любить больше – ту, 
которая его хорошо кормит и одевает, но не любит, или же ту, которая плохо 
кормит и одевает, но любит его? 
Масса вопросов не дают нам покоя. Что такое вознаграждение – пусть даже 
физиологическое? Видимо, мы должны понимать, что речь идет именно о 
физиологическом удовольствии, ведь нас настойчиво пытаются убедить в том, что 
все другие удовольствия вырастают из физиологических. Что нужно для того, чтобы 
удовлетворить потребность ребенка в безопасности? Не подвергать его грубому 
обращению, не ронять на пол, не хлопать в ладоши над ухом и не строить страшных 
гримас? Казалось бы, что еще нужно ребенку? Но тогда почему он с такой радостью,
 с таким удовольствием откликается на улыбку и ласковое воркование матери, 
почему так жаждет ее поцелуев, ее теплых объятий, почему просится к ней на 
руки? Что значит удовольствие, что значит "вознаграждение" для матери, когда 
она дарит ребенку свое тепло и ласку, когда кормит и жертвует своими удобствами 
ради его интересов и нужд? 
Данные исследований, проводившихся в последнее время, убеждают нас в том, что 
не только само вознаграждение, но и способ вознаграждения выступает в роли 
фактора поощрения, подкрепления. Что это значит для концепции вознаграждения? 
Можем ли мы сказать, например, что регулярность кормления поощряет голод? Какую 
из потребностей поощряет попустительский стиль воспитания? Или уважительное 
отношение к нуждам ребенка? Если мы будем отнимать ребенка от груди и сажать 
его на горшок не тогда, когда этого хочется нам, а тогда, когда этого хочется 
ему, – какую из его потребностей мы подкрепим? Почему у воспитанников детских 
домов и у приемных детей, несмотря на хороший уход, то есть, несмотря на 
хорошее физиологическое вознаграждение, так часто обнаруживаются 
психопатологические симптомы (158)? Если любовный голод в конечном итоге – лишь 
разновидность физического голода или его последствие; если и то, и другое мы 
готовы назвать голодом, то почему плотный обед не спасает нас от любовного 
голода? 
Концепция канализирования потребностей, выдвинутая Мерфи (350), по моему мнению,
 способна ответить на многие из этих вопросов. Мерфи пишет, что между 
безусловным и любым другим стимулом может возникнуть условная связь. Мерфи 
называет эту связь условной отчасти и потому, что этот случайный стимул служит 
всего лишь сигналом, сам по себе он не может обеспечить удовлетворение 
потребности. Если говорить о физиологических позывах, таких как голод, то 
совершенно очевидно, что индивидуум не может довольствоваться сигналом – только 
истинный удовлетворитель может утолить его позыв. Только пища может утолить 
голод. В обыденной жизни сигнальное научение происходит постоянно, оно полезно 
для индивидуума ровно в той мере, в какой полезен звонок перед обедом. Гораздо 
более важным типом научения выступает канализирование. Канализирование – это не 
только установление ассоциативной связи между двумя стимулами, одновременно с 
этим идет процесс познания того, какие объекты могут удовлетворить ту или иную 
потребность, а какие – не могут, какие удовлетворяют ее лучше, а какие – хуже; 
человек научается предпочитать. 
Очень важным мне кажется замечание автора о том, что здоровое удовлетворение 
потребностей в любви, в уважении, в понимании и т.п. возможно только 
посредством канализирования, то есть с помощью истинного, внутренне 
соответствующего удовлетворителя. Если мы сталкиваемся с удовлетворением 
потребности при помощи случайных, ассоциативных удовлетворителей, как это 
бывает, например, при фетишизме, то, скорее всего, мы имеем дело с неврозом или 
с невротической потребностью. 
Не менее важными мне представляются эксперименты Харлоу и его коллег, 
осуществленные в Лаборатории приматов штата Висконсин (175-178). В одном из 
экспериментов, теперь уже широко известном, исследователи отлучали 
новорожденных обезьян-шимпанзе от их матерей и помещали их в клетку к 
суррогатным матерям – к манекенам, имитирующим взрослую обезьяну. При этом одни 
манекены были сделаны из металлической проволоки и на них была пристроена 
бутылочка с молоком, а каркас других манекенов был задрапирован ворсистой 
тканью и бутылочек с молоком на них не было. Все детеныши отдали предпочтение 
мохнатым манекенам, они жались к тряпичной мамаше и карабкались по ней большую 
часть времени, вспоминая о существовании проволочной кормилицы только на время 
еды. Детеныши обезьян не были ограничены в еде, но были лишены материнской 
ласки. Став взрослыми, они отличались от обычных обезьян, в частности, у них 
был полностью атрофирован материнский инстинкт. По-вид