т здоровье индивидуума, а удовлетворение других не вызывает такого 
эффекта. Психоаналитик знает, что есть потребности ужасно упрямые и своевольные.
 С ними не удастся сладить уговорами, задабриваниями, наказаниями, 
ограничениями; они не допускают альтернативы, каждую из них может удовлетворить 
только один-единственный, внутренне соответствующий ей "удовлетворитель". Эти 
потребности крайне требовательны, они заставляют индивидуума осознанно и 
неосознанно искать возможности для их удовлетворения. Каждая из таких 
потребностей предстает перед человеком как упрямый, непреодолимый, не 
поддающийся логическому объяснению факт; факт, который нужно воспринимать как 
данность, как точку отсчета. Весьма показательно, что практически все 
существующие течения психиатрии, психоанализа, клинической психологии, 
социальной и детской терапии, несмотря на принципиальные расхождения по многим 
вопросам, вынуждены сформулировать ту или иную концепцию инстинктоподобия 
потребностей. 
Опыт психотерапии заставляет нас обратиться к видовым характеристикам человека, 
к его конституции и наследственности, вынуждает отказаться от рассмотрения его 
внешних, поверхностных, инструментальных привычек и навыков. Всякий раз, когда 
терапевт сталкивается с этой дилеммой, он отдает предпочтение анализу 
инстинктивных, а не условных, реакций индивидуума, и именно этот выбор служит 
базовой платформой психотерапии. Столь насущная необходимость в выборе вызывает 
сожаление, потому что, и мы еще вернемся к обсуждению этого вопроса, существуют 
иные, промежуточные и более важные, альтернативы, предоставляющие нам большую 
свободу выбора; одним словом, дилемма, упомянутая здесь, – не единственно 
возможная. 
И все же сегодня уже очевидно, что теория инстинктов, особенно в тех формах, в 
каких она представлена Мак-Даугаллом и Фрейдом, нуждается в пересмотре в 
соответствии с новыми требованиями, выдвигаемыми динамическим подходом. Теория 
инстинктов, бесспорно, содержит ряд важных положений, пока не оцененных должным 
образом, но в то же время явная ошибочность ее основных положений затмевает 
достоинства других. Теория инстинктов видит в человеке самодвижущуюся систему, 
она основывается на том, что человеческое поведение детерминировано не только 
внешними, средовыми факторами, но и собственной природой человека; она 
утверждает, что в человеческой природе заложена готовая система конечных целей 
и ценностей и что при наличии благоприятных средовых воздействий человек 
стремится избежать болезни, а следовательно желает именно того, в чем 
действительно нуждается (что хорошо для него). Теория инстинктов опирается на 
то, что все люди составляют единый биологический вид, и утверждает, что 
поведение человека обусловлено теми или иными мотивами и целями, присущими виду 
в целом; она обращает наше внимание на тот факт, что в экстремальных условиях, 
когда организм всецело предоставлен самому себе, своим внутренним резервам, он 
проявляет чудеса биологической эффективности и мудрости, и факты эти еще ждут 
своих исследователей. 
Ошибки теории инстинктов
Считаю необходимым сразу же подчеркнуть, что многие ошибки теории инстинктов, 
даже самые возмутительные и заслуживающие резкого отпора, ни в коем случае не 
неизбежны или внутренне присущи данной теории как таковой, что эти заблуждения 
разделялись не только последователями теории инстинктов, но и ее критиками. 
1. Наиболее вопиющие ошибки теории инстинктов – ошибки семантические и 
логические. Инстинктивистов вполне заслуженно обвиняют в том, что они 
изобретают инстинкты ad hoc, прибегают к понятию инстинкта всякий раз, когда не 
могут объяснить конкретное поведение или определить его истоки. Но мы, зная об 
этой ошибке, будучи предупреждены о ней, конечно же, сумеем избежать 
гипостазирования, то есть смешения факта с термином, не станем строить шаткие 
силлогизмы. Мы гораздо искушеннее в семантике, нежели инстинктивисты. 
2. Сегодня мы обладаем новыми данными, предоставленными нам этнологией, 
социологией и генетикой, и они позволят нам избежать не только этно- и 
классоцентризма, но и упрощенного социального дарвинизма, которым грешили 
ранние инстинктивисты и который заводил их в тупик. 
Теперь мы можем понять, что неприятие, которое встретила в научных кругах 
этнологическая наивность инстинктивистов, было излишне радикальным, излишне 
горячим. В результате мы получили другую крайность – теорию культурного 
релятивизма. Эта теория, широко распространенная и пользовавшаяся большим 
влиянием в последние два десятилетия, сейчас подвергается жесткой критике (148).
 Несомненно, пришла пора вновь направить наши усилия на поиск межкультурных, 
общевидовых характеристик, как это делали инстинктивисты, и мне думается, что 
мы сумеем избежать как этноцентризма, так и гипертрофированного культурного 
релятивизма. Так, например, мне кажется очевидным, что инструментальное 
поведение (средство) детерминировано культуральными факторами в гораздо большей 
степени, чем базовые потребности (цели). 
3. Большинство анти-инстинктивистов 20-30-х годов, такие, например, как Бернард,
 Уотсон, Куо и другие, критикуя теорию инстинктов, говорили главным образом о 
том, что инстинкты нельзя описать в терминах отдельных реакций, вызванных 
специфическими раздражителями. В сущности, они обвиняли инстинктивистов в 
приверженности бихевиористскому подходу, и в целом они были правы, – инстинкты 
действительно не укладываются в упрощенную схему бихевиоризма. Однако сегодня 
такая критика уже не может считаться удовлетворительной, потому что сегодня и 
динамическая, и гуманистическая психология исходят из того, что никакая 
мало-мальски значимая, целостная характеристика человека, никакая целостная 
форма активности не может быть определена только в терминах "стимул-реакция". 
Если мы утверждаем, что любой феномен нужно анализировать в его цельности, то 
это еще