не означает, что мы призываем игнорировать свойства его компонентов. Мы 
не против того, чтобы рассматривать рефлексы, например, в контексте 
классических животных инстинктов. Но при этом мы понимаем, что рефлекс – это 
исключительно моторный акт, инстинкт же помимо моторного акта включает в себя 
биологически детерминированный импульс, экспрессивное поведение, функциональное 
поведение, объект-цель и аффект. 
4. Даже с точки зрения формальной логики я не могу объяснить, почему мы должны 
постоянно делать выбор между абсолютным инстинктом, инстинктом, завершенным во 
всех его компонентах, и не-инстинктом. Почему бы нам ни говорить об остаточных 
инстинктах, об инстинктоподобных аспектах влечения, импульса, поведения, о 
степени инстинктоподобия, о парциальных инстинктах? 
Очень многие авторы бездумно употребляли термин "инстинкт", используя его для 
описания потребностей, целей, способностей, поведения, восприятия, 
экспрессивных актов, ценностей, эмоций как таковых и сложных комплексов этих 
явлений. В результате это понятие практически утратило смысл; практически любую 
из известных нам человеческих реакций, как справедливо отмечают Мармор (289) и 
Бернард (47), тот или иной автор может отнести к разряду инстинктивных. 
Основная наша гипотеза состоит в том, что из всех психологических составляющих 
человеческого поведения только мотивы или базовые потребности могут считаться 
врожденными или биологически обусловленными (если не всецело, то хотя бы в 
определенной степени). Само же поведение, способности, когнитивные и 
аффективные потребности, по нашему мнению, не имеют биологической 
обусловленности, эти явления есть либо продуктом научения, либо способом 
выражения базовых потребностей. (Разумеется, многие из присущих человеку 
способностей, например, цветовое зрение, в значительной степени детерминированы 
или опосредованы наследственностью, но сейчас речь не о них). Другими словами, 
в базовой потребности есть некий наследственный компонент, который мы будем 
понимать как своеобразную конативную нужду, не связанную с внутренним, 
целеполагающим поведением, или как слепой, нецеленаправленный позыв, вроде 
фрейдовских импульсов Ид. (Ниже мы покажем, что источники удовлетворения этих 
потребностей также имеют биологически обусловленный, врожденный характер.) 
Поведение целенаправленное (или функциональное) возникает в результате научения.
 
Сторонники теории инстинктов и их оппоненты мыслят в категориях "все или 
ничего", они рассуждают только об инстинктах и не-инстинктах, вместо того, 
чтобы задуматься о той или иной мере инстинктивности того или иного 
психологического феномена, и в этом состоит их главная ошибка. И в самом деле, 
разумно ли предполагать, что весь сложнейший набор человеческих реакций всецело 
детерминирован одной лишь наследственностью или вовсе не детерминирован ею? Ни 
одна из структур, лежащих в основе сколько-нибудь целостных реакций, даже самая 
простая структура, лежащая в основе сколько-нибудь целостной реакции, не может 
быть детерминирована только генетически. Даже цветной горошек, эксперименты над 
которым позволили Менделю сформулировать знаменитые законы распределения 
наследственных факторов, нуждается в кислороде, воде и подкормке. Если уж на то 
пошло, то и сами гены существуют не в безвоздушном пространстве, а в окружении 
других генов. 
С другой стороны совершенно очевидно, что никакая из человеческих характеристик 
не может быть абсолютно свободной от влияния наследственности, потому что 
человек – дитя природы. Наследственность выступает предпосылкой всего 
человеческого поведения, каждого поступка человека и каждой его способности, то 
есть, что бы ни сделал человек, он может это сделать только потому, что он – 
человек, что он принадлежит к виду Homo, потому что он сын своих родителей. 
Столь несостоятельная с научной точки зрения дихотомия повлекла за собой ряд 
неприятных последствий. Одним из них стала тенденция, в соответствии с которой 
любую активность, если в ней обнаруживался хоть какой-то компонент научения, 
стали считать неинстинктивной и наоборот, любую активность, в которой 
проявлялся хоть какой-то компонент наследственности – инстинктивной. Но как мы 
уже знаем, в большинстве, если не во всех человеческих характеристиках с 
легкостью обнаруживаются и те, и другие детерминанты, а значит и сам спор между 
сторонниками теории инстинктов и сторонниками теории научения чем дальше, тем 
больше начинает напоминать спор между партией остроконечников и тупоконечников. 

Инстинктивизм и анти-инстинктивизм – две стороны одной медали, две крайности, 
два противоположных конца дихотомии. Я уверен, что мы, зная об этой дихотомии, 
сумеем избежать ее. 
5. Научной парадигмой теоретиков-инстинктивистов были животные инстинкты, и это 
стало причиной очень многих ошибок, в том числе их неспособности разглядеть 
уникальные, чисто человеческие инстинкты. Однако самым большим заблуждением, 
закономерно вытекающим из изучения животных инстинктов, явилась, пожалуй, 
аксиома об особой мощности, о неизменности, неуправляемости и 
неподконтрольности инстинктов. Но аксиома эта, справедливая разве что 
применительно к червям, лягушкам и леммингам, явно непригодна для объяснения 
человеческого поведения. 
Даже признавая, что базовые потребности имеют определенную наследственную базу, 
мы можем наделать кучу ошибок, если будем определять меру инстинктивности на 
глазок, если будем считать инстинктивными только те поведенческие акты, только 
те характеристики и потребности, которые не имеют явной связи с факторами 
внешней среды или отличаются особой мощностью, явно превышающей силу внешних 
детерминант. Почему бы нам не допустить, что существуют такие потребности, 
которые, несмотря на свою инстинктоидную природу, легко поддаются репрессии, 
которые могут быть сдержаны, подавлены, модифицированы, замаскированы 
привычками, культурными нормами, чувством вины и т.п. (как это, по-видимому, 
происходит с потребностью в любви)? Словом, почему бы нам не до