| |
рессивные импульсы (442). Западная культура
не предоставляет человеку практически никаких легальных норм для того, чтобы
выразить симпатию, продемонстрировать любовь. Можно назвать только три типа
отношений, в которых экспрессивные проявления такого рода не встречают
запретов: супружеские и любовные отношения, детско-родительские отношения и
отношения между бабушками и внуками. Но даже в рамках этих отношений любовь
нередко сопряжена с чувством вины, защитными реакциями, борьбой за власть, и ее
открытое выражение вызывает смущение.
Рассуждая о психотерапии, мы зачастую упускаем из поля зрения тот факт, что
психотерапевтические отношения допускают и даже поощряют открытое, вербальное
выражение любви. Только здесь (а также в так называемых группах личностного
роста) человек имеет возможность открыто выразить свою любовь к другому
человеку, только здесь его способность к любовной экспрессии освобождается от
нездорового и наносного и осуществляется в полной мере. Это наблюдение
вынуждает нас заново оценить фрейдовские концепции переноса и контрпереноса,
разработанные им в ходе изучения патологии и слишком узкие для того, чтобы с их
помощью анализировать здоровые межличностные отношения. Очевидно, настала пора
расширить рамки этих понятий с тем, чтобы они охватывали собой не только
болезненные, иррациональные импульсы, но и здоровые, здравые побуждения
человеческого организма.
2. Во взаимоотношениях между людьми отмечаются, по крайней мере, три
разновидности, три стиля: доминантно-подчиненный (или субординационный),
демократичный и попустительский (отстраненный). Наблюдать их можно в самых
разных областях жизнедеятельности человека (300), в том числе и во
взаимоотношениях терапевта и пациента.
Порой терапевт занимает активную, наступательную позицию, становится своего
рода начальником для пациента, олицетворением силы, власти, опыта, знания,
решимости. Порой пациент видит в терапевте партнера по общему делу, а иногда
терапевт становится для пациента своего рода холодным, бесстрастным зеркалом, в
котором тот видит свое истинное обличие. Именно этот, последний стиль отношений
рекомендовал терапевту Фрейд, однако на практике терапевты отдают предпочтение
первым двум; при этом в любом нормальном, здоровом, человеческом чувстве
терапевта по отношению к пациенту мы склонны видеть контрперенос, то есть нечто
нездоровое, иррациональное.
Таким образом, если мы согласимся с мыслью, что психотерапевтический эффект
невозможен вне межличностных отношений между пациентом и терапевтом, что эти
отношения так же естественны и необходимы для пациента как вода для рыбы, то мы
должны прийти к выводу, что различные стили психотерапевтических отношений
важны не только сами по себе, не per se, но и в том отношении, насколько они
удовлетворяют запросам конкретного пациента. Было бы неверно отдавать
предпочтение одному стилю и отвергать остальные. Хороший терапевт должен иметь
в своем арсенале все перечисленные выше способы общения с пациентом, а может
быть и иные, пока не известные нам.
Как явствует из приведенных выше примеров, для большинства пациентов наиболее
благоприятен демократичный стиль общения, предполагающий теплые, дружеские,
партнерские взаимоотношения с терапевтом. Однако есть немало пациентов,
например, с тяжелыми, хроническими формами неврозов, которым демократичный
стиль общения с терапевтом не принесет пользы и, мало того, даже противопоказан.
Пациент с авторитарным складом характера, склонный видеть в добром отношении
проявление слабости, почувствовав благожелательное, участливое отношение к себе
терапевта, станет презирать его, смотреть на него свысока. С такими людьми
терапевт всегда должен быть начеку, он должен сразу же строго обозначить
границы дозволенного для пациента и не позволять ему нарушать их – в конце
концов это пойдет пациенту на пользу. Есть немало ученых, которые особо
подчеркивают необходимость подобного рода жесткости во взаимоотношениях между
пациентом и психотерапевтом.
Некоторые пациенты склонны видеть в любви лишь способ обмануть, подчинить
другого человека своей воле. Такие люди чувствуют себя спокойно только тогда,
когда терапевт занимает отстраненную позицию. Человек с глубинным чувством вины,
напротив, требует наказания. Определенная степень авторитарности, жесткости
необходима также при общении с пациентами, склонными к саморазрушительному,
суицидальному поведению.
Однако в любом случае терапевт должен отдавать себе отчет в том, какой тип
взаимоотношений складывается у него с конкретным пациентом. Несмотря на то, что
психотерапевт вправе уступить склонностям характера, вправе предпочитать
какой-то один стиль взаимоотношений с пациентом, все-таки он должен уметь
контролировать себя и отказываться от своих предпочтений, когда это необходимо
для здоровья пациента.
Если отношения между терапевтом и пациентом неудовлетворительны – неважно,
оцениваем мы их с точки зрения общих критериев или с точки зрения пользы для
конкретного пациента, – то вряд ли можно ожидать осуществления всех
возможностей психотерапевтического воздействия, поскольку, выстроенные на
неверном основании, такие отношения, как правило, либо не приводят к успеху,
либо вовсе обрываются после первой же встречи. В тех случаях, когда пациент,
несмотря ни на что, все-таки остается с терапевтом, которого он ненавидит,
презирает или боится, большая часть его времени и усилий уходит на то, чтобы
досадить терапевту, продемонстрировать терапевту свое пренебрежение или
защититься от него.
Подводя черту под всем вышеизложенным, можно сказать, что хорошие межличностные
отношения, хотя и не могут быть самоцелью, а служат лишь средством достижения
отдаленных целей, необходимой или чрезвычайно желательной предпосылкой
эффективного психотерапевтического воздействия, так как в большинстве случаев
обеспечивают пациенту удовлетворение базовых психологических потребностей.
Этот вывод влечет за собой ряд любопытных следствий. Если суть психотерапии
состоит в том, чтобы сформировать у нездорового индивидуума качества, которые
он так и не см
|
|
