емой. Она 
говорила битый час без остановки, после чего сердечно поблагодарила меня за 
помощь и ушла. 
7. Невротические расстройства у молодых людей иногда отступают сами, без помощи 
терапевта и специального лечения. В данном случае врачует сама жизнь, или, 
вернее сказать, жизненный опыт. Хорошая семья, дружба, рождение ребенка, успехи 
в работе, критические ситуации, преодоление трудностей – все эти ситуации и 
связанные с ними переживания могут иметь огромный терапевтический эффект, 
причем не только в переносном смысле этого слова; они изменяют структуру 
характера человека, его отношение к миру. Пожалуй, я даже возьму на себя 
смелость утверждать, что жизнь (благоприятствующие условия жизни) – лучший врач,
 что задача специальной психотерапии состоит именно в том, чтобы научить 
индивидуума пользоваться услугами этого общедоступного доктора. 
8. По свидетельству многих психоаналитиков, улучшение в состоянии пациента 
может отмечаться во время перерывов в психоаналитическом курсе и после его 
завершения. 
9. Известно, что в результате успешной терапии улучшается состояние не только 
самого пациента; но и состояние близких ему людей. 
10. Пожалуй, самым вызывающим из всех упомянутых здесь можно счесть тот факт, 
что очень часто психотерапевтического эффекта добиваются люди с явно 
недостаточной психотерапевтической подготовкой или вовсе не имеющие таковой. В 
качестве примера расскажу о начале моей собственной практики; уверен, что нечто 
подобное довелось пережить сотням психологов и людей других профессий, имеющих 
еще более отдаленное родство с психотерапией. 
Подготовка психологов в 20-30-е годы, как правило, отличалась крайней 
конкретностью (она и до сих пор отличается узостью, хотя и в меньшей степени), 
доходящей до узколобия. Я, тогда еще очень молодой человек, движимый любовью к 
людям, желанием понять их и помочь им, поступил в университет на факультет 
психологии. Очень скоро с удивлением для себя я обнаружил, что попал в какое-то 
странное, почти масонское заведение, где ученые старцы толкуют ощущения, 
заставляют заучивать бессмысленные слоги и совершать магические обряды 
жертвоприношения, отправляя крыс в вечное странствие по лабиринту и наказывая 
ударом тока ни в чем не повинных собак. Более-менее полезными навыками, которые 
я усвоил в стенах этого храма науки, были умение применять придуманные другими 
техники исследования и знание статистических процедур. 
Однако в глазах простых смертных я обрел ореол психолога, и потому ко мне 
потянулись люди, желающие получить ответы на главные жизненные вопросы, полагая,
 что кто, как не психолог, должен объяснить им, почему случаются разводы, 
откуда возникает ненависть и почему некоторые люди сходят с ума. Я чувствовал 
себя неуютно от этих вопросов и все же в меру собственных сил и возможностей 
старался ответить на них. Особенно тяжко в ту пору приходилось провинциальным 
психологам, тем, что жили и работали в маленьких городках, где люди не только 
не слышали слова "психоанализ", но ни разу в жизни не видели психиатра, где 
единственной альтернативой психологу была гадалка, домашний доктор или духовник.
 Психолог выслушивал вопросы и пытался найти на них ответы. Таким образом, в 
постоянной тяжбе с неугомонной совестью он обретал первые навыки психотерапии. 
Самое интересное, что даже эти неуклюжие попытки врачевания человеческих душ 
зачастую оказывались успешными, что приводило меня в полнейшее изумление. Я был 
готов к провалам и поражениям, и их, конечно же, было больше, чем побед, но чем 
же все-таки объяснить успехи, на которые я даже не смел надеяться? 
Несколько позже я обнаружил другой, еще более неожиданный для меня феномен. Я 
проводил самые разнообразные исследования, в ходе которых мне приходилось 
составлять подробнейшие истории жизни своих испытуемых. При этом я обнаружил, 
что несмотря на то, что моя психотерапевтическая подготовка оставляла желать 
лучшего, а вернее было бы сказать, несмотря на полное отсутствие оной, мне в 
отдельных случаях удавалось вполне определенным образом повлиять на исследуемое 
мною личностное нарушение. А ведь я никогда не стремился к этому сознательно, я 
просто задавал человеку вопросы и писал его историю жизни! 
Иногда ко мне обращаются за советом мои студенты, и некоторым из них я советую 
обратиться за помощью к профессиональным психотерапевтам. При этом я объясняю 
студенту, в чем, на мой взгляд, состоит суть его проблемы, и почему я считаю 
целесообразной помощь специалиста. Довольно часто этого оказывается достаточным,
 чтобы студент сам справился с имевшейся у него симптоматикой. 
Подобного рода феномены чудесного исцеления гораздо более доступны взгляду 
дилетанта, нежели профессионального психотерапевта или психиатра. Последний не 
склонен верить в чудо, он скептически относится к рассказам о такого рода 
случаях, однако я со своей стороны замечу, что, если мы возьмем на себя труд 
проверить их, то окажется, что очень многие из них имеют под собой реальное 
обоснование; такие случаи – не редкость в практике психолога и социального 
работника, не говоря уже о священниках, учителях и врачах общего профиля. 
Но чем же объяснить этот феномен? Мне думается, его можно понять только в 
контексте общей социально-психологической теории и теории мотивации. Вы, 
наверное, заметили, что в каждом из вышеперечисленных случаев существенны не 
столько осознанные аспекты отношений между терапевтом и пациентом, сколько то, 
как сам пациент воспринимает терапевта и свои отношения с ним. Если пациент 
ощущает, что терапевт интересуется им, думает о нем, старается помочь, то это 
помогает пациенту обрести чувство собственной значимости. Он чувствует себя под 
защитой человека, обладающего знанием, мудростью, опытом, силой и здоровьем, и 
его тревога отступает. Он видит, что его готовы выслушать без критики и 
осуждения, он оказывается в атмосфере искренности, доброты, сочувствия, приятия 
и одобрения – все это, вместе с вышеназванными факторами, способствует 
бессознательной уверенности паци