овеческой жизни, 
полностью отвергая другие, не менее, а быть может, и более важные аспекты! 
В ценностном плане этот подход можно охарактеризовать как приоритет средства 
перед целью. Практически вся американская психология (включая ортодоксальный 
психоанализ и его современные модификации) подчинена философии отторжения 
активности per se и опыта per se (то есть активности и опыта, не имеющих 
конкретных материальных результатов), философии целеполагающей, 
целенаправленной, эффективной, "полезной" деятельности.70 
Кульминацией данной философии я бы назвал работу Джона Дьюи Theory of Valuation 
(108), в которой автор совершенно откровенно отрицает саму возможность 
существования высших целей; всякая цель, по его мнению,служит лишь средством 
достижения другой цели, а та, в свою очередь, служит средством достижения 
следующей цели и так до бесконечности (хотя этот же автор в других своих 
работах признает существование и высших целей). 
На клиническом уровне анализа можно выделить следующие аспекты предпринятого 
нами противопоставления: 
1. В приложении В будет рассмотрена аргументация, доказывающая необходимость 
холистического подхода в науке, который, в отличие от каузального подхода, 
подчеркивает одновременность и взаимозависимость явлений. Каузальная цепочка 
целеполагания, которую выстроил Дьюи, понуждает нас считать, что одно явление 
служит причиной другого, оно, в свою очередь, вызывает к жизни третье, третье 
порождает четвертое и так далее до бесконечности. Для теории, которая считает, 
что ничто само по себе не представляет ценности, такой взгляд на вещи 
совершенно естествен. Каузальный подход вполне уместен и даже необходим тогда, 
когда мы предпринимаем попытку оценить человеческую жизнь в свете материальных 
достижений, но он ни на миллиметр не приближает нас к пониманию таких явлений 
как стремление к самосовершенствованию, устремленность к высшим ценностям, 
эстетические переживания, созерцание, радость, медитация, самоактуализация, 
никоим образом не помогает нам истолковать их. 
2. В главе 3 мы акцентировали внимание на принципиальных отличиях между 
понятием "мотив" и понятием "причина". Ошибочно думать, что мотивация – 
единственная детерминанта психической жизни человека, у нее есть и другие 
основания – физиологические, ситуационные и культуральные. Доказательством 
этого тезиса могут послужить такие феномены как гормональные особенности, 
изменения характера, связанные с возрастом, ретроактивное и проактивное 
торможение, латентное научение. 
У истоков этого заблуждения стоит Фрейд (141), и его ошибку можно считать 
роковой: с той поры огромная армия психоаналитиков в любом явлении, будь то 
экзема, колики в животе, описка или оговорка, настойчиво ищет мотив. 
3. В главе 5 мы привели несколько примеров, наглядно демонстрирующих, что за 
многими психологическими феноменами не стоит никакой мотивации. Эти феномены 
носят скорее эпифеноменальный характер, выступают как побочный продукт базового 
удовлетворения, их нельзя интерпретировать как мотивированные, целенаправленные 
или приобретенные реакции. Уже сам перечень феноменов, отнесенных нами в разряд 
гратификационных эффектов, убеждает нас в том, что психологическая жизнь может 
быть совершенно немотивированной. К числу этих феноменов мы отнесли 
психотерапию, установки, интересы, вкусы и ценности, счастье, гражданские 
чувства, Я-концепцию, черты характера и множество других психологических 
эффектов базового удовлетворения. Удовлетворение потребности открывает 
возможность для более или менее немотивированного поведения; говоря иными 
словами, после удовлетворения базовой потребности человек тут же "отпускает 
вожжи", чтобы избавиться от напряжения, отвлечься от довлевшей над ним 
необходимости. Он становится расслабленным, пассивным, беспечным и 
легкомысленным, он позволяет себе предаться лени и приятному безделью. Теперь 
он может наслаждаться солнцем, радоваться жизни, играть и веселиться, украшать 
себя и окружающий мир, то есть может "просто жить". 
4. Эксперимент по изучению эффектов знакомства (309), проведенный в 1937 году, 
показал, что контакт с объектом, многократно повторенный, пусть даже не 
подкрепленный никаким вознаграждением, приводит к тому, что человек начинает 
отдавать предпочтение этому объекту как старому знакомому, даже если поначалу 
этот объект не вызывал у него ничего, кроме неприязни. Поскольку данный феномен,
 бесспорно, представляет собой образец ассоциативного неподкрепленного научения,
 то даже теоретики научения, так много толкующие о роли вознаграждения и 
подкрепления, вряд ли сочтут его мотивированным. 
5. В главе 13 мы провели грань между стереотипизацией и свежим, смиренным, 
рецептивным, даосским познанием конкретного, самобытного, неповторимого 
переживания, – между рубрификацией и наивным постижением, свободным от 
предвзятости, ожиданий, желаний, надежд, страхов и тревог. Мы обнаружили, что 
большинство из так называемых познавательных актов на самом деле не имеет 
никакого отношения к познанию и представляет собой не что иное, как бездумный 
процесс группирования и перегруппирования множества существующих в нашем 
сознании стереотипов. Это ленивое, рубрифицирующее восприятие в корне 
отличается от конкретного, рецептивного созерцания, только созерцание дает нам 
действительно полное представление об объекте, позволяет постичь его 
уникальность и многогранность, позволяет оценить его и насладиться им. 
Рубрификация есть не что иное, как попытка незрелого индивидуума остановить 
движение и изменение реальности, продиктованное страхом стремление сделать мир 
статичным, и в этом смысле рубрификация, несомненно, мотивирована. В ее основе 
лежит желание избежать тревоги. Восприятие, не обремененное страхом 
неизвестности, способное увидеть многозначность явления (135), не столь 
мотивировано. Далее в этой же главе мы предположили, что тесную взаимосвязь