| |
собирался сделать замечание о том, какие
красивые облака, но он заговорил первым.
- Рыхлые края и плотный центр, - сказал он, указывая на
облака.
Его замечание было столь совпадающим с тем, что я
собирался сказать, что я подскочил.
- Я только что собирался сказать тебе об облаках, -
сказал я.
- Значит, тут я побил тебя, - сказал он и засмеялся с
детской непосредственностью.
Я спросил его, не в настроении ли он ответить мне на
несколько вопросов.
- Что ты хочешь знать? - ответил он.
- То, что ты сказал мне сегодня днем о контролируемой
глупости, очень сильно взволновало меня. Я, действительно,
не могу понять, что ты имеешь в виду.
- Конечно, ты не можешь понять. Ты пытаешься думать об
этом, а то, что я сказал, не совпадает с твоими мыслями.
- Я пытаюсь думать об этом, потому что лично для меня
это единственный способ что-либо понять. Например, дон Хуан,
ты имеешь в виду, что как только человек научится
в и д е т ь , так сразу же в целом мире все потеряет свою
ценность?
- Я не сказал, что потеряет ценность. Я сказал: станет
неважным. Все равно и поэтому неважно. Так, например,
никаким образом я не могу сказать, что мои поступки более
важны, чем твои, или что одна вещь более существенна, чем
другая, и поэтому все вещи равны; и оттого, что они равны,
ни одна из них не важна.
Я спросил его, не являлись ли его положения
провозглашением того, что то, что он называет в и д е-
н ь е м , было, фактически, более "хорошим способом", чем
просто "смотрение на вещи". Он сказал, что глаза человека
могут выполнять обе функции, но ни одна из них не является
лучше другой; однако, прицчать свои глаза только смотреть,
по его мнению, было потерей необходимой.
- Например, нам нужно с м о т р е т ь глазами для
того, чтобы смеяться. Потому что только когда мы смотрим на
вещи, мы можем схватить забавные грани мира. С другой
стороны, когда наши глаза в и д я т , тогда все равно и
ничего не забавно.
- Ты имеешь в виду, дон Хуан, что человек, который
в и д и т , даже не может смеяться?
- Возможно, есть люди знания, которые никогда не
смеются, хотя я не знаю ни одного из них. Те, кого я знаю,
в и д я т , но также и с м о т р я т , поэтому они
смеются.
- Может ли человек знания плакать?
- Я полагаю так. Наши глаза смотрят, поэтому мы можем
смеяться или плакать, веселиться или печалиться. Лично я не
люблю быть печальным, поэтому, когда я наблюдаю что-либо,
что в обычном порядке заставило бы меня опечалиться, я
просто смещаю свои глаза и в и ж у это вместо того, чтобы
с м о т р е т ь на это. Но когда я встречаюсь с чем-либо
забавным, я с м о т р ю на это, и я смеюсь.$- но тогда,
дон Хуан, твой смех действителен, а не контролируемая
глупость.
Дон Хуан некоторое время смотрел на меня.
- Я говорю с тобой, потому что ты меня смешишь, -
сказал он. - ты напоминаешь мне тех пустынных крыс с
пушистыми хвостами, которые попадаются, когда засовывают
свои хвосты в норы других крыс, чтобы испугать их и украсть
их пищу. Ты попался в свои собственные вопросы. Берегись.
Иногда эти крысы обрывают себе хвосты, чтобы вырваться на
свободу.
Я нашел его сравнение забавным и рассмеялся. Дон Хуан
однажды показывал мне небольших грузунов с пушистыми
хвостами, которые были похожи на толстых белок; картина, где
одна из этих жирных крыс откручивает свой хвост, чтобы
вырваться на свободу, была печальной и в то же время ужасно
смешной.
- Мой смех, как и все вообще, что я делаю, реален, -
сказал дон Хуан, - и в то же время это контролируемая
глупость, потому что он бесполезен. Он ничего не меняет, и
все же я смеюсь.
- Но, как я понял, дон Хуан, твой смех не бесполезен,
так как он делает тебя счастливым.
- Нет. Я счастлив, потому что предпочел смотреть на
вещи, которые делают меня счастливым, и тогда мои глаза
схватывают их забавные грани, и я смеюсь. Я говорил тебе это
уже бессчетное число раз. Всегда следует выбирать тропу с
сердцем для того, чтобы быть в лучшем для самого себя
положении; может быть, тогда можно бу
|
|
