ающую тяжесть любви моей  матери.
Когда я услышал свое имя, я как бы разорвался; память о моей
матери наполнила меня нервозностью и меланхолией, но когда я
рассмотрел ее, то я понял, что никогда не любил ее. Это было
шокирующее  открытие.  Мысли и видения хлынули на меня,  как
обвал. Видение моей матери должно быть тем временем исчезло.
Оно  более  не было важным. Я не был более  заинтересован  в
том, что там делали индейцы. Фактически, я забыл о митоте. Я
был погружен в серию необычных мыслей; необычных, потому что
это  было  больше,  чем просто мысли; это  были  законченные
единицы  ощущений, являвшихся эмоциональными определенными и
бесспорными    доказательствами   истинной   природы    моих
взаимоотношений с моей матерью.
     В  определенный  момент  приток этих  необычных  мыслей
прекратился.  Я  заметил, что они потеряли свою текучесть  и
свое  качество  целостных единиц ощущения. Я начал думать  о
других  вещах. Мой мозг запинался. Я подумал о других членах
моей  семьи,  но эти мысли не сопровождались уже  видениями.
Тогда  я взглянул на дона Хуана. Он стоял. Остальные мужчины
тоже  стояли,  и затем они все пошли к воде. Я подвинулся  и
толкнул паренька, который все еще спал.
     Я  рассказал  дону  Хуану всю  последовательность  моих
поразительных  видений почти сразу же, как только мы сели  в
мою  машину. Он засмеялся с большим удовольствием и  сказал,
что  мое видение было знаком, указанием таким же важным, как
и  мой  первый  опыт с мескалито. Я вспомнил, что  дон  Хуан
истолковал  те  реакции,  которые   я  имел,  когда  впервые
попробал  пейот,  как   первостепенной   важности  указания;
фактически, благодаря этому он и решил учить меня.
     Дон  Хуан сказал, что в течение последней ночи  митота,
мескалито  так  явно указал на меня, что все были  вынуждены
повернуться  ко мне и поэтому-то он и смотрел на меня, когда
я взглянул в его сторону.
     Я  захотел узнать его истолкование моих видений, но  он
об  этом  не хотел говорить. Он сказал, что что бы там я  ни
увидел - это чепуха по сравнению с указанием.
     Дон  Хуан продолжал говорить о том, как свет  мескалито
покрыл меня и как все это увидели.
     -  Это  действительно было кое-что, - сказал он.  -  я,
пожалуй, не мог бы потребовать лучшего знака.
     Мы  с  доном Хуаном явно шли по двум разным  проспектам
мысли.  Он  был  занят  важностью тех  событий,  которые  он
истолковывал, как указание, а меня занимали детали того, что
я увидел.
     - Мне нет дела до указаний, - сказал я, - я хочу знать,
что такое случилось со мной.
     Он сделал гримасу, как если бы был огорчен, и оставался
минуту очень неподвижным и окаменевшим. Затем он взглянул на
меня.  Его  тон  был  очень   полон  силы.  Он  сказал,  что
единственно  важным моментом было то, что мескалито был  так
благосклонен  ко  мне и покрыл меня своим светом, и дал  мне
урок,  хотя  я не сделал со своей стороны для этого  никаких
усилий, а просто находился поблизости.

     Глава   ч е т в е р т а я

     4  сентября 1968 года я поехал в Сонору навестить  дона
Хуана.  Выполняя  его  просьбу,  которую  он  сделал  в  мой
предыдущий  визит к нему, я по пути остановился в Ермосильо,
чтобы  купить  ему самогонку из листьев агавы под  названием
баканора.  В  этот  раз  его просьба  показалась  мне  очень
странной,  поскольку я знал, что он не любит пить, однако  я
купил  четыре  бутылки  и сунул их в ящик вместе  с  другими
вещами, которые я вез ему.
     -  Зачем ты купил четыре бутылки? - сказал он,  смеясь,
когда  я  открыл  ящик.  - я просил тебя  купить  мне  одну.
Наверно, ты подумал, что баканора для меня, но это для моего
внука Люсио, и тебе нужно будет дать это ему, как если б это
был твой собственный подарок.
     Я  встречался с внуком дона Хуана двумя годами  раньше;
ему было тогда 28 лет. Он был очень высокий - выше 180 см, и
всегда был экстравагантно хорошо одет для своих средств и по
сравнению  с  окружающими его. В то время,  как  большинство
индейцев  яки  носили джинсы, соломенные шляпы  и  домашнего
изготовления  сандалии - гарачес, - одежду Люсио  составляли
дорогой черной кожи жилет со множеством черепаховых пуговиц,
техасская  ковбойская  шляпа и пара сапог с  монограммами  и
ручной отделкой.
     Люсио  был обрадован получением самогонки и  немедленно

значительно  заметил, что никогда не следует прятать напитки
и пить их одному. Люсио ответил, что не прячет их, а убирает
до  того вечера, когда он пригласит своих друзей и выпьет  с
ними.
     Тем  же  вечером, около семи часов, я вернулся  к  дому
Люсио.  Было  темно. Я смутно разглядел силуэты двух  людей,
стоящих  под  де