той ночи, то я
каким-то  образом  знал,  что эта встреча  будет  последней.
Никто  ничего об этом не говорил мне, однако я знал, что  на
следующий  день  они все разъедутся. Я вновь сел у  воды,  и
каждый  занял свое место в том порядке, какой был установлен
ранее.
     Поведение  семи человек в кругу было повторением  того,
что  я видел три предыдущие ночи. Я ушел в наблюдение за  их
движениями,  также, как я делал ранее. Я хотел записать все,
что они делали, каждое движение, каждый жест, каждый звук...
     В какой-то момент я услышал своего рода гудение в ушах.
Это  было обычным звоном в ушах, и я не придал ему значения.
Гудение  стало  громче, однако оно все еще было  в  границах
моих  телесных  ощущений.  Я  помню, что  стал  делить  свое
внимание  между  людьми, за которыми я наблюдал,  и  звуком,
который  я  слышал. Затем в определенный момент  лица  людей
стали,  казалось,  ярче; как будто бы включили свет. Но  это
было  не совсем так, как если бы включили электрический свет
или  зажгли  лампу,  или как если бы их  лица  освещал  свет
костра.  Это  скорее было похоже на  люминисценцию,  розовое
свечение,  очень  размытое, но заметное с того места, где  я
сидел.  Гул, казалось, увеличился. Я взглянул на  подростка,
который был со мной, но тот спал.
     К  тому  времени  розовое   свечение  стало  еще  более
заметным.  Я взглянул на дона Хуана. Его глаза были закрыты;
так  же были закрыты глаза у дона Сильвио и у мочо. Я не мог
видеть  глаза четырех молодых людей, потому что двое из  них
склонились вперед, а двое сидели спиной ко мне.
     Я еще больше ушел в наблюдение. Однако, я еще полностью
не  понял, что я действительно слышу гудение и действительно
вижу  розовое  свечение, охватывающее людей. Через минуту  я
сообразил,  что  размытый розовый свет и гудение были  очень
постоянны.  Я  пережил момент сильнейшего замешательства,  а
затем  мне пришла в голову мысль, ничего общего не имеющая с
окружающим  и  происходящим,  как и с той целью,  которую  я
поставил  себе, находясь тут. Я вспомнил одну вещь,  которую
моя мать сказала мне, когда я был ребенком.
     Мысль  была отвлекающей и очень неуместной; я попытался
отогнать  ее  и вновь заняться наблюдением, но не мог  этого
сделать. Мысль возвращалась. Она становилась сильнее и более
требовательной,  и  затем я явно услышал голос моей  матери,
которая  позвала меня. Я услышал шлепанье ее тапочек и затем
ее  смех.  Я  оглянулся,  ища  ее.  Мне  представилось,  что
благодаря  какому-то  миражу  или  галлюцинации  я  понесусь
сейчас  во  времени и пространстве и увижу ее, но  я  увидел
только  сидящего  подростка.  То, что я увидел его  рядом  с
собой, встряхнуло меня, и я испытал короткий момент легкости
и трезвости.
     Я  опять  посмотрел  на группу мужчин.  Они  совсем  не
изменили  своего  положения.  Однако  свет  пропал  и  также
пропало  гудение у меня в ушах. Я почувствовал облегчение. Я
подумал,  что  галлюцинация, в которой я слышал голос  своей
матери,  прошла. Ее голос был таким ясным и живым. Я вновь и
вновь  думал,  что  на мгновение этот голос чуть  не  поймал
меня.  Я  мельком заметил, что дон Хуан смотрит на меня,  но
это не имело значения.
     Меня гипнотизировало воспоминание о голосе моей матери,
позвавшем  меня.  Я  отчаянно  старался  думать  о  чем-либо
другом.  И потом я вновь услышал ее голос так ясно, как если
бы она стояла у меня за спиной. Она позвала меня по имени. Я
быстро  повернулся,  но  все, что я увидел, так  это  силуэт
хижины и кустов за ней.
     То,  что  я услышал свое имя, привело меня  в  глубокое
замешательство.  Я  невольно застонал. Я  почувствовал  себя
холодно  и  очень одиноко и начал плакать. В этот  момент  у
меня появилось ощущение, что я нуждаюсь в ком-то, кто бы обо
мне  заботился. Я повернул голову, чтобы посмотреть на  дона
Хуана;  он смотрел на меня. Я не хотел его видеть и  поэтому
закрыл  глаза.  И  тогда  я увидел свою  мать.  Это  не  был
мысленный  образ моей матери так, как я обычно о ней  думал.
Это  было  ясное видение ее, стоящей рядом.  Я  почувствовал
отчаянье. Я дрожал и хотел убежать. Виденье моей матери было
слишком  беспокоящим,  слишком чуждым тому, что я  искал  на
этом  пейотном  собрании. Однако не было,  пожалуй,  способа
избежать этого.
     Вероятно,  я мог бы открыть глаза, если б действительно
хотел,  чтоб  видение  исчезло, но вместо этого я  стал  его
детально  рассматривать. Мое рассматривание было больше, чем
простое  смотрение   на   нее;   это   была  подсознательная
скурпулезность  и  тщательность.  Очень  любопытное  чувство
охватило  меня,  как  если  б это было внешней  силой,  и  я
внезапно  почувствовал ужа