случалось наедаться
так,  что я раздувался и не мог дышать. Но это было, когда я
был  ребенком.  Теперь  я  не  могу  задыхаться  и  не  могу
раздуваться, как головастик, когда я голоден.
     Я не знал, что сказать. Я забирался в неверную позицию.
Итак,  вскоре мне придется отстаивать такие точки зрения, до
которых  мне в действительности нет никакого дела. Жара была
не настолько уж нестерпима. Что меня удручало на самом деле,
так  это  перспектива вести машину несколько тысяч  миль  до
цели нашего путешествия. Я чувствовал раздражение при мысли,
что придется утомляться.
     - Давай остановимся и купим что-нибудь поесть, - сказал
я. - Может быть, когда солнце сядет, такой жары не будет.
     Дон  Хуан  взглянул на меня, улыбаясь, и сказал, что  в
течение  длительного  отрезка  времени не  будет  ни  одного
городка  и  что он понимает мою политику, которая состоит  в
том, чтобы не есть ничего в придорожных буфетах.
     - Разве ты больше не боишься дизентерии? - спросил он.
     Я  знал,  что  это  его сарказм,  однако,  он  сохранял
вопросительный и в то же время серьезный взгляд.
     То, как ты поступаешь, - сказал он, - наводит на мысль,
что  дизентерия  так  и  рыскает вокруг,  ожидая,  когда  ты
выйдешь  из машины, чтобы наброситься на тебя. Ты в  ужасном
положении:  если  тебе  удастся  убежать от  жары,  то  тебя
наверняка поймает дизентерия.
     Тон  дона  Хуана  был настолько серьезен, что  я  начал
смеяться.  Затем  мы  долгое  время ехали  молча.  Когда  мы
прибыли  на  стоянку автомашин под названием Лос  Видриос  -
стекло, - было уже темно.
     Дон Хуан закричал из машины:
     - Что у вас есть сегодня на ужин?
     - Свинина, - крикнула женщина изнутри.
     -  Ради  тебя я надеюсь, что свинья попала  под  машину
сегодня, - смеясь сказал мне дон Хуан.
     Мы  вышли  из  машины.  Дорога   с  обеих  сторон  была
ограждена  цепями  низких  гор, которые  казались  застывшей
лавой  какого-то  гигантского вулканического  извержения.  В
темноте черные, зубчатые силуэты пиков на фоне неба казались
огромными угрожающими осколками стекла.
     Пока  мы  ели, я сказал дону Хуану, что увидел  причину
того,  что это место называется "стекло". Я сказал, что  мне
ясно,  что  это  название  обязано  форме  гор,  похожих  на
огромное стекло.
     Дон  Хуан  сказал убежденно, что место  называется  Лос
Видриос, потому что грузовик со стеклом перевернулся на этом
месте, и битое стекло долгие годы оставалось здесь валяться.
     Я чувствовал, что он шутит, и попросил его сказать мне,
действительно ли причина названия была в этом.
     -  Почему  ты  не спросишь кого-нибудь  из  местных?  -
спросил он.
     Я спросил человека, который сидел за соседним столиком.
     Он  извиняющимся тоном сказал, что не знает. Я пошел на
кухню и спросил женщин, бывших там, знают ли они, но все они
не знали; просто это место, мол, называется "стекло".
     -  Я  полагаю,  что  я  прав,  -  сказал  дон  Хуан.  -
мексиканцы  не  одарены  способностью замечать  вещи  вокруг
себя. Я уверен, что они не могли заметить стеклянных гор, но
они  наверняка  могли оставить гору битого  стекла  валяться
несколько лет.
     Оба  мы нашли картину забавной и рассмеялись. Когда  мы
кончили  есть, дон Хуан спросил меня, как я себя чувствую. Я
сказал,  хорошо,  но  на самом деле  я  чувствовал  какую-то
неловкость.  Дон  Хуан  пристально   посмотрел  на  меня  и,
казалось, заметил мое чувство неудобства.
     - Раз ты приехал в Мексику, ты должен отложить все свои
любимые  страхи  прочь,  - сказал он очень  жестко.  -  твое
решение приехать должно было развеять их. Ты приехал потому,
что ты хотел приехать. Это путь воина. Я говорю тебе вновь и
вновь:  самый эффективный способ жить - это жить, как  воин.
Горюй и думай прежде, чем ты сделаешь какое-либо решение, но
если ты его сделал, то будь на своем пути свободным от забот
и  мыслей. Будет миллион других решений еще ожидать тебя.  В
этом путь воина.
     -  Я  думаю,  что  так  и  делаю,  дон  Хуан;  хотя  бы
временами.  Это  очень трудно все-таки - продолжать  помнить
себя.
     -  Когда вещи становятся неясными, воин думает о  своей
смерти.
     -  Это  еще  труднее, дон Хуан. Для  большинства  людей
смерть  -  это что-то очень неясное и далекое. Мы никогда  о
ней не думаем.
     - Почему же не думаете?
     - Но зачем это нужно?
     - Очень просто, - сказал он, - потому что идея смерти -
это единственная вещь, которая укрощает наш