ки,  мексиканском  правительстве. Я сказал дону Хуану,  как
сильно  мне нравится то особое ощущение, которое  получаешь,
когда разговариваешь в темноте.
     Он  сказал,  что это мое удовольствие основано на  моей
болтливой  натуре; что мне легко любить болтовню в  темноте,
потому  что болтовня - это единственное, что я могу делать в
такое  время, сидя рядом с ним. Я возразил, что это  больше,
чем  простой акт разговора - то, что мне нравится. Я сказал,
что  меня наслаждает убаюкивающее тепло темноты вокруг  нас.
Он спросил меня, что я делаю дома, когда становится темно. Я
ответил,  что  всегда включаю свет или выхожу на  освещенные
улицы до тех пор, пока не придет время спать.
     -  О...  -  сказал он с недоверием. - я думал,  что  ты
научился использовать темноту.
     - Для чего ее можно использовать? - спросил я.
     Он  сказал, что темнота (он назвал ее "темнота дня")  -
это  лучшее  время  для   того,  чтобы   в и д е т ь .    Он
подчеркнул  слово   " в и д е т ь "   особой  интонацией.  Я
захотел  узнать,  что он хочет этим сказать. Но он  ответил,
что уже слишком поздно, чтобы вдаваться в этот вопрос.
22 мая 1968 г.
     Как  только я утром проснулся, я безо всяких вступлений
рассказал    дону   Хуану,   что   сконструировал   систему,
объясняющую  то,  что  имеет место на  пейотном  собрании  -
митоте.  Я взял свои записи и прочел ему то, что разработал.
Он терпеливо слушал, пока я старался разъяснить свою схему.
     Я  считал, что необходим тайный дирижер для того, чтобы
таким  образом  настроить всех участников, что они придут  к
любому заданному соглашению. Я указал, что люди присутствуют
на  митоте  для  того,  чтобы найти мескалито  и  его  уроки
относительно правильного образа жизни. При этом все эти люди
не  обмениваются между собой ни единым словом или жестом,  и
все  же  они находятся в согласии  относительно  присутствия
мескалито и его специфического урока. По крайней мере именно
так  было  на  том митоте, на котором я  присутствовал:  все
согласились,  что  мескалито  появился перед ними и  дал  им
урок.  В  своем личном опыте я нашел, что та форма,  которую
принимает  индивидуальное   появление   мескалито,   и   его
последующий  урок   были   поразительно   однообразны,  хотя
варьировали  по содержанию от человека к человеку. Я не  мог
иначе  объяснить   такой   гомогенности,   как   приняв   ее
результатом скрытой и сложной настройки.
     У  меня  ушло  почти два часа на то, чтобы  прочесть  и
объяснить дону Хуану ту схему, что я конструировал. Кончил я
тем,  что  попросил  его   сказать  своими  словами,  какова
действительно  процедура для приведения участников митота  к
соглашению.
     Когда  я  закончил,  он скривился. Я подумал,  что  он,
должно  быть,  считает   мои   объяснения  вызывающими;  он,
казалось,  был   глубоко   поглощен   размышлениями.   После
благопристойного  молчания  я спросил его, что он  думает  о
моей идее.
     Мой  вопрос  внезапно изменил его гримасу на улыбку,  а
затем  на  раскатистый хохот. Я тоже попытался засмеяться  и
нервно спросил, что тут такого смешного.
     -  Ты  ушел в сторону, - воскликнул он. - зачем  кто-то
будет  стараться  кого-то настраивать в такое важное  время,
как митот? Ты думаешь, что всегда дурачат с мескалито?
     На  секунду я подумал, что он уклончив; он, фактически,
не отвечал на мой вопрос.
     -  Зачем  кому-либо настраивать? - спросил  упрямо  дон
Хуан.  -  Ты был на митотах. Ты должен знать, что  никто  не
объяснял  тебе, как чувствовать или что делать; никто, кроме
самого мескалито.
     Я  настаивал на том, что такое объяснение невозможно, и
вновь попросил его рассказать мне, каким образом достигается
соглашение.
     -  Я  знаю,  зачем  ты   приехал,  -  сказал  дон  Хуан
загадочным  тоном.  -  я  не   могу   помочь  тебе  в  твоем
затруднении,  потому  что  не   существует  никакой  системы
настройки.
     -  Но  как  же  все эти люди  соглашаются  с  тем,  что
мескалито присутствует?
     -  Они соглашаются потому, что  в и д я т ,   -  сказал
дон  Хуан драматически. - Почему бы тебе не поприсутствовать
еще на одном митоте и не  у в и д е т ь   самому?
     Я  почувствовал,  что  это была ловушка.  Я  не  сказал
ничего и отложил свои записи. Он не настаивал.
     Некоторое  время спустя он попросил меня отвезти его  к
дому одного из его друзей. Большую часть дня мы провели там.
В  ходе  разговора его друг Джон спросил меня, что  стало  с
моим  интересом к пейоту. Почти восемь лет назад Джон  давал
мне  батончики пейота при моем первом опыте. Дон Хуан пришел
мне