|
ошли к задней половине дома. Никто не произнес
ни слова в течение долгого времени. Дон Хуан сделал мне знак
следовать за всеми, и мы забрались на старенький грузовичок,
стоявший там. Я сел рядом с доном Хуаном и двумя другими
молодыми мужчинами. Там не было ни сидений, ни скамеек, и
железный пол был болезненно твердым, особенно, когда мы
свернули с шоссе и поехали по грунтовой дороге. Дон Хуан
прошептал, что мы едем к дому одного из его друзей, у
которого есть для меня семь мескалито. Я спросил:
- Разве у тебя самого ни одного нет?
- У меня есть, но я не могу предложить их тебе. Видишь
ли, это должен сделать кто-либо другой.
- Скажи мне, почему?
- Может быть, ты неприемлем для "него" и "ему" ты не
понравишься, и тогда ты никогда не сможешь узнать "его" с
тем почтением, какое нужно, и наша дружба будет разрушена.
- Почему я мог бы не понравиться "ему", ведь я никогда
"ему" ничего не сделал?
- Тебе и не нужно что-либо делать, чтобы ты понравился
или не понравился. "Он" или принимает тебя, или отбрасывает
прочь.
- Но если я не нравлюсь "ему", то могу я что-либо
сделать, чтобы "он" меня полюбил?
Двое других мужчин, казалось, услышали мой вопрос и
засмеялись.
- Нет. Я ничего не могу придумать, что тут можно
сделать, - сказал дон Хуан. Он наполовину отвернулся от
меня, и я больше не мог с ним разговаривать.
Мы ехали, должно быть, по меньшей мере, час, прежде,
чем остановились перед маленьким домом. Было совсем темно, и
после того, как водитель выключил фары, я мог разобрать лишь
смутные контуры строения. Молодая женщина, судя по акценту,
мексиканка, кричала на собаку, чтобы та перестала лаять. Мы
вылезли из грузовика и вошли в дом.
Мужчины пробормотали "буэнос ночес", проходя мимо нее.
Она ответила им тем же и продолжала кричать на собаку.
Комната была большая и забитая множеством вещей. Слабый
свет от очень маленькой электрической лампочки освещал
окружающее очень тускло. Тут было несколько стульев, со
сломанными ножками и просиженными сиденьями, прислоненных к
стене. Трое мужчин сели на диван, который был самым большим
из всей мебели в комнате. Он был очень стар и продавлен с
самого пола. В тусклом свете он казался красным и грязным. В
течение долгого времени мы сидели молча.
Один из мужчин внезапно поднялся и вышел в другую
комнату. Он был лет пятидесяти, темный, высокий. Момент
спустя он вернулся с кофейником. Он открыл крышку и вручил
кофейник мне; внутри было семь странно выглядевших
предметов. Они различались по размеру и форме. Некоторые
были почти круглыми, другие - продолговатыми. Наощупь они
походили на пасту из земляного ореха /национальное лакомство
в США - В.М./ или на поверхность пробки. Коричневая окраска
заставляла их выглядеть наподобие твердой сухой ореховой
скорлупы. Я вертел их в руках, щупал их поверхность в
течение некоторого времени.
- Это надо жевать, - сказал дон Хуан шепотом.
Пока он не заговорил, я не замечал, что он сел рядом со
мной. Я взглянул на других мужчин, но никто не смотрел на
меня. Они разговаривали между собой очень тихими голосами.
Это был момент острой нерешительности и страха. Я
чувствовал, что почти не могу собой владеть.
- Мне нужно выйти в туалет, - сказал я дону Хуану. - я
выйду и пройдусь.
Он вручил мне кофейник, и я положил туда таблетки
пейота. Когда я выходил из комнаты, мужчина, давший мне
кофейник, встал, подошел ко мне и сказал, что туалет в
соседней комнате. Туалет был почти напротив двери. Рядом с
ним и почти касаясь его, стояла большая кровать, занимавшая
чуть ли не полкомнаты. На ней спала женщина. Я некоторое
время стоял неподвижно у двери, а затем вернулся в комнату,
где были остальные мужчины. Человек - владелец дома,
заговорил со мной по-английски.
- Дон Хуан сказал, что вы из Южной Америки. Есть ли там
мескалито?
Я сказал ему, что даже не слышал об этом. Они,
казалось, интересовались Южной Америкой, и мы некоторое
время говорили об индейцах. Затем один из них спросил меня,
почему я хочу принимать пейот. Я сказал, что хочу узнать,
что это такое. Они все застенчиво засмеялись.
Дон Хуан мягко подтолкнул меня: "жуй, жуй". Мои ладо
|
|