совсем ее лишены. Чтобы лучше объяснить, что это такое, я хотел бы напомнить 
читателю некоторые ее проявления в нашей жизни. 
Прежде всего, мы знаем индивидов, которые живут - или жили - спонтанно, чьи 
мысли, чувства и поступки были проявлениями их собственной личности, а не 
автоматическими действиями роботов. По большей части это художники. В сущности, 
художника можно и определить как человека, способного к спонтанному 
самовыражению. Если принять это определение, а Бальзак именно так определял 
художника, то некоторых философов и ученых тоже нужно назвать художниками, а 
другие отличаются от них так же, как старомодный фотограф от настоящего 
живописца. Есть и другие индивиды, наделенные той же спонтанностью, хотя и 
лишенные способности - или, может быть, только умения - выражать себя 
объективными средствами, как это делает художник. Однако положение художника 
непрочно, потому что его индивидуальность, спонтанность уважаются лишь в том 
случае, если он преуспел; если же он не может продать свое искусство, то 
остается для своих современников чудаком и "невротиком". В этом смысле художник 
занимает в истории такое же положение, как революционер: преуспевший 
революционер - это государственный деятель, а неудачливый - преступник. 
Другой пример спонтанности - маленькие дети. Они способны чувствовать и думать 
на самом деле по-своему, эта непосредственность выражается в том, что они 
говорят, в том, как себя ведут. Я уверен, что та привлекательность, какую имеют 
дети для большинства взрослых (кроме разного рода сентиментальных причин), 
объясняется именно спонтанностью детей. Непосредственность глубоко трогает 
каждого человека, если он еще не настолько мертв, что уже не способен ощутить 
ее. В сущности, нет ничего привлекательнее и убедительнее спонтанности, кто бы 
ее ни проявлял: ребенок, художник или любой другой человек. 
Большинству из нас знакомы хотя бы отдельные мгновения нашей собственной 
спонтанности, которые становятся и мгновениями подлинного счастья. Это может 
быть свежее и непосредственное восприятие пейзажа, или озарение после долгих 
размышлений, или необычайное чувственное наслаждение, или прилив нежности к 
другому человеку. В эти моменты мы узнаем, что значит спонтанное переживание и 
чем могла бы быть человеческая жизнь, если бы эти переживания, которые мы не 
умеем культивировать, не были столь редки и случайны. 
Почему же спонтанная деятельность решает проблему свободы? Мы уже говорили, что 
негативная свобода превращает индивида в изолированное существо - слабое и 
запуганное,- чье отношение к миру определяется отчужденностью и недоверием. 
Спонтанная активность - это единственный способ, которым человек может 
преодолеть страх одиночества, не отказываясь от полноты своего "я", ибо 
спонтанная реализация его сущности снова объединяет его с миром - с людьми, 
природой и самим собой. Главная, важнейшая составная часть такой спонтанности - 
это любовь, но не растворение своего "я" в другом человеке и не обладание 
другим человеком. Любовь должна быть добровольным союзом с ним, на основе 
сохранения собственной личности. Именно в этой полярности и заключается 
динамический характер любви: она вырастает из стремления преодолеть отдельность 
и ведет к единению, но не уничтожает индивидуальность. Другая составная часть 
спонтанности - труд. Но не вынужденная деятельность с целью избавиться от 
одиночества и не такое воздействие на природу, при котором человек, с одной 
стороны, господствует над нею, а с другой - преклоняется перед ней и 
порабощается продуктами собственного труда. Труд должен быть творчеством, 
соединяющим человека с природой в акте творения. Что справедливо в отношении 
любви и труда, справедливо и в отношении всех спонтанных действий, будь то 
чувственное наслаждение или участие в политической жизни общества. Спонтанность,
 утверждая индивидуальность личности, в то же время соединяет ее с людьми и 
природой. Основное противоречие, присущее свободе,- рождение индивидуальности и 
боль одиночества - разрешается спонтанностью всей жизни человека. 
При всякой спонтанной деятельности индивид сливается с миром. Но его личность 
не только сохраняется, она становится сильнее. Ибо личность сильна постольку, 
поскольку она деятельна. Обладание чем бы то ни было силы не дает, идет ли речь 
о материальных ценностях или о психических способностях к чувству или мысли. 
Присвоение неких объектов, манипулирование ими тоже не усиливают личность; если 
мы что-то используем, оно не становится нашим только потому, что мы его 
используем. Наше - только то, с чем мы подлинно связаны своей творческой 
деятельностью, будь то другой человек или неодушевленный объект. Только 
качества, которые вытекают из нашей спонтанной активности, придают личности 
силу и тем самым формируют основу ее полноценности. Неспособность действовать 
спонтанно, выражать свои подлинные мысли и чувства и вытекающая из этого 
необходимость выступать перед другими и перед самим собой в какой-то роли - под 
маской псевдоличности - вот в чем источник чувства слабости и неполноценности. 
Сознаем мы это или нет, но мы ничего так не стыдимся, как отказа от себя, а 
наивысшую гордость, наивысшее счастье испытываем тогда, когда думаем, говорим и 
чувствуем подлинно самостоятельно. 
Отсюда следует, что важна именно деятельность сама по себе, а не ее результат. 
В нашем обществе принято противоположное убеждение. Мы производим не для 
удовлетворения конкретных потребностей, а для абстрактной цели продать свой 
товар; мы уверены, что можем купить любые материальные или духовные блага и эти 
блага станут нашими без какого-либо творческого усилия, связанного с ними. 
Точно так же наши личные качества и плоды наших усилий мы рассматриваем как 
товар, который можно продать за деньги, за престиж или власть. При этом центр 
тяжести смещается с удовлетворения творческой деятельностью на стоимость 
готовой продукции; и человек теря