ается о первопричине этой деятельности: знают ли они, чего на самом деле 
хотят, сами ли они хотят достичь тех целей, к которым стремятся. В школе они 
хотят иметь хорошие отметки; повзрослев, хотят как можно больше преуспеть, 
больше заработать, добиться большего престижа, купить лучшую автомашину, 
поехать в путешествие и т.д. Но если они вдруг остановятся среди этой неистовой 
деятельности, то у них может возникнуть вопрос: "Ну, получу я эту новую работу, 
куплю эту новую машину, поеду в это путешествие, что тогда? Что проку во всем 
этом? Это на самом деле мне нужно? Не гонюсь ли я за чем-то таким, что должно 
меня осчастливить, но надоест мне тотчас, едва я этого добьюсь?" Если такие 
вопросы появляются, они пугают, потому что затрагивают самую основу 
деятельности человека: знание, чего он хочет. Поэтому люди стремятся поскорее 
избавиться от этих тревожных мыслей. Они полагают, что эти вопросы потревожили 
их лишь из-за усталости или депрессии, и продолжают погоню за теми целями, 
которые считают своими. 
Однако здесь проявляется смутное понимание правды - той правды, что современный 
человек живет в состоянии иллюзии, будто он знает, чего хочет; тогда как на 
самом деле он хочет того, чего должен хотеть в соответствии с общепринятым 
шаблоном. Чтобы принять это утверждение, необходимо уяснить себе, что знать 
свои подлинные желания гораздо труднее, чем кажется большинству из нас; это 
одна из труднейших проблем человеческого бытия. Мы отчаянно стараемся уйти от 
этой проблемы, принимая стандартные цели за свои собственные. Современный 
человек готов пойти на громадный риск, стараясь добиться цели, которая 
считается "его" целью, но чрезвычайно боится риска и ответственности задать 
себе подлинно собственные цели. Бурную деятельность часто считают признаком 
самостоятельного действия, но мы знаем, что такая деятельность может быть не 
более самостоятельной, чем поведение актера или загипнотизированного человека. 
Когда ставится пьеса, каждый актер может очень энергично играть свою роль и 
даже вставлять какие-то реплики или детали действия от себя. Но при этом он 
все-таки всего лишь играет порученную ему роль. 
Весьма трудно определить, насколько наши желания - так же как и мысли и чувства 
- не являются нашими собственными, а навязаны нам со стороны; и эта 
специфическая трудность тесно связана с проблемой власти и свободы. В ходе 
новой истории власть церкви сменилась властью государства, власть государства - 
властью совести, а в наши дни эта последняя была вытеснена анонимной властью 
здравого смысла и общественного мнения, которые превратились в орудия 
конформизации. Освободившись от прежних открытых форм власти, мы не замечаем, 
что стали жертвами власти нового рода. Мы превратились в роботов, но живем под 
влиянием иллюзии, будто мы самостоятельные индивиды. Эта иллюзия помогает 
индивиду сохранять неосознанность его неуверенности, но на большее она не 
способна. В результате личность индивида ослабляется, так что неосознанное 
чувство бессилия и неуверенности не только сохраняется, но и крайне возрастает. 
Индивид живет в мире, с которым потерял все подлинные связи, в котором все и 
вся инструментализованы; и сам он стал частью машины, созданной его 
собственными руками. Он знает, каких мыслей, каких чувств, каких желаний ждут 
от него окружающие, и мыслит, чувствует и желает в соответствии с этими 
ожиданиями, утрачивая при этом свое "я", на котором только и может быть 
построена подлинная уверенность свободного человека. 
Утрата своего "я" вызывает глубокие сомнения в собственной личности и тем самым 
усиливает потребность в приспособлении. Если я представляю собой лишь то, чего 
- по моему мнению - от меня ожидают, то кто же я? Мы уже видели, как с 
крушением средневекового строя, в котором каждый индивид имел свое бесспорное 
место, начались сомнения относительно собственной сущности. Начиная с Декарта 
подлинная сущность индивида стала одной из основных проблем современной 
философии. Сегодня мы считаем бесспорным, что мы - это мы; однако сомнение - 
что же это такое? - не только не исчезло, но, может быть, даже увеличилось. Это 
ощущение современного человека выражено в пьесах Пиранделло. Он ставит вопросы: 
Кто я? Есть ли у меня доказательства собственной идентичности, кроме моего 
физического тела? Его ответы непохожи на ответы Декарта. Тот утверждал 
индивидуальную личность, Пиранделло ее отрицает: у "я" нет собственной сущности,
 личность является лишь отражением того, чего ожидают от нее остальные, 
личность - это "что вам будет угодно". 
Такая потеря собственной сущности превращает конформизацию в императив: человек 
может быть уверен в себе лишь в том случае, если живет в соответствии с 
ожиданиями других. Если мы живем не по общепринятому сценарию, то рискуем не 
только вызвать неодобрение и возросшую изоляцию, но и потерять уверенность в 
своей сущности, что угрожает психическому здоровью. 
Приспосабливаясь к ожиданиям окружающих, стараясь не отличаться от них, человек 
может приглушить свои сомнения по поводу собственной сущности и приобрести 
какую-то уверенность. Однако цена за это высока: отказ от своей спонтанности, 
индивидуальности и свободы. Психологический робот живет лишь биологически, 
эмоционально он мертв; он двигается, как живой, но тем временем жизнь его, 
словно песок, уходит сквозь пальцы. Современный человек изображает 
удовлетворение и оптимизм, но в глубине души он несчастен, почти на грани 
отчаяния. Он судорожно цепляется за все индивидуальное, он хочет быть "не таким,
 как все", ведь нет лучшей рекомендации для чего бы то ни было, чем слова "это 
что-то особенное". Нам сообщают имя железнодорожного кассира, у которого мы 
покупаем билет; сумки, игральные карты и портативные приемники 
"персонализованы" инициалами их владельцев. Все это свидетельствует о жажде 
"особенного", но это, пожалуй, последние остатки индивидуальности. Современный 
человек изголодался по жизни, но поскольку он робот, жизнь не может означать 
для него спонтанную деятельность, поэтому он довольствуется любыми суррогатами