меет смысл только в том случае, если мы способны иметь собственные 
мысли; свобода от внешней власти становится прочным достоянием только в том 
случае, если внутренние психологические условия позволяют нам утвердить свою 
индивидуальность. Достигли ли мы этой цели? Или хотя бы приближаемся ли к ней? 
Эта книга посвящена человеческому фактору, поэтому ее целью является 
критический анализ именно данной проблемы. Начало такому анализу уже было 
положено в предыдущих главах. Говоря о двух значениях свободы для современного 
человека, мы показали, как экономические условия усиливают изоляцию и 
беспомощность индивида в наше время. Говоря о психологических результатах, мы 
показали, что эта беспомощность приводит либо к особому роду "бегства", 
характерному для авторитарной личности, либо к вынужденному конформизму, 
вследствие которого индивид превращается в робота, теряет себя, но при этом 
убежден, что он свободен и подвластен лишь собственной воле. 
Важно осознать, до какой степени наша культура питает эту тенденцию к 
конформизму, даже если и существуют выдающиеся примеры обратного. Подавление 
спонтанных чувств - а следовательно, и подлинной индивидуальности - начинается 
очень рано, по существу, с самого начала воспитания ребенка (1). Это не значит, 
что любое воспитание неминуемо приводит к подавлению спонтанности; если 
подлинной целью воспитания является полноценное развитие ребенка, развитие его 
внутренней независимости и индивидуальности, этого не происходит. При таком 
воспитании может возникнуть необходимость в каких-то ограничениях, но эти 
временные меры лишь способствуют росту и развитию ребенка. Однако у нас 
воспитание и образование слишком часто приводят к уничтожению 
непосредственности и к подмене оригинальных психических актов навязанными 
чувствами, мыслями и желаниями. (Напомню, что оригинальной я считаю не ту идею, 
которая никогда никому не приходила на ум; важно, чтобы она возникла у самого 
индивида, чтобы она была результатом его собственной психической деятельности, 
то есть его мыслью.) Чтобы проиллюстрировать этот процесс, выберем (несколько 
произвольно) одно из самых ранних подавлении чувства - подавление чувства 
враждебности и неприязни. 
Начнем с того, что у большинства детей возникает некоторая враждебность и 
мятежность: результат их конфликтов с окружающим миром, ограничивающим их 
экспансивность, поскольку им - слабой стороне - приходится покоряться. Одна из 
основных задач процесса воспитания состоит в том, чтобы ликвидировать эту 
антагонистическую реакцию. Методы при этом различны: от угроз и наказаний, 
запугивающих ребенка, до подкупов и "объяснений", которые смущают его и 
вынуждают отказаться от враждебности. Вначале ребенок отказывается от выражения 
своих чувств, а в конечном итоге - и от самих чувств. Вместе с тем он учится 
подавлять свое осознание враждебности или неискренности других людей; иногда 
это дается ему нелегко, потому что дети обладают способностью замечать эти 
качества, их не так просто обмануть словами, как взрослых. Они не любят кого-то 
"без каких-либо причин" (если не считать причиной, что ребенок чувствует 
враждебность или неискренность, исходящие от этого человека). Такая реакция 
скоро притупляется; не так уж много времени требуется для того, чтобы ребенок 
достиг "зрелости" среднего взрослого и потерял способность отличать достойного 
человека от мерзавца. 
Кроме того, уже на ранней стадии воспитания ребенка учат проявлять чувства, 
которые вовсе не являются его чувствами. Его учат любить людей (обязательно 
всех), учат быть некритично дружелюбным, улыбаться и т.д. Если в процессе 
воспитания в детстве человек "обломан" не до конца, то впоследствии социальное 
давление, как правило, довершает дело. Если вы не улыбаетесь, то про вас 
говорят, что вы "не очень приятный человек", а вы должны быть достаточно 
приятным, чтобы продать свои услуги в качестве продавца, официанта или врача. 
Лишь те, кто находится на самом верху социальной пирамиды, и те, кто в самом 
низу ее - кто продает только свой физический труд,- могут позволить себе быть 
не особенно "приятными". Дружелюбие, веселье и все прочие чувства, которые 
выражаются в улыбке, становятся автоматическим ответом; их включают и выключают,
 как электрическую лампочку (2). 
В качестве красноречивого примера я приведу репортаж "Рестораны Говарда 
Джонсона" из журнала "Форчун". 
Разумеется, часто человек осознает, что это всего лишь жест; однако в 
большинстве случаев он перестает это осознавать и вместе с тем теряет 
способность отличать такое псевдочувство от спонтанного дружелюбия. 
Не только враждебность подвергается прямому подавлению, и не только дружелюбие 
убивается вынужденной подделкой. Подавляется (и замещается псевдочувствами) 
широкий спектр спонтанных эмоций. Фрейд поставил в центр всей своей системы 
подавление секса. Хотя я считаю, что ограничения в сексуальной сфере являются 
не единственным важным подавлением спонтанных реакций, а лишь одним из многих, 
его значением нельзя пренебрегать. Результаты такого подавления очевидны в 
случаях сексуальной заторможенности, а также тогда, когда секс приобретает 
характер вынужденной необходимости и употребляется как алкоголь или наркотик, 
которые сами по себе особого вкуса не имеют, но помогают забыться. Независимо 
от этих частных проявлений подавление сексуальных реакций - ввиду их 
интенсивности - не только оказывает влияние на сексуальную сферу, но и угнетает 
способность человека к спонтанному проявлению во всех остальных сферах. 
В нашем обществе эмоции вообще подавлены. Нет никакого сомнения в том, что 
творческое мышление - как и любое другое творчество - неразрывно связано с 
эмоцией. Однако в наши дни идеал состоит как раз в том, чтобы жить и мыслить 
без эмоций. "Эмоциональность" стала синонимом неуравновешенности или душевного 
нездоровья. Приняв этот стандарт, индивид чрезвычайно осла