винны, а их враги - "звери и садисты". Значительная часть этой 
пропаганды состоит из преднамеренной, сознательной лжи, но отчасти ей присуща 
та же "искренность", какая характерна для параноидных обвинений. Эти обвинения 
всегда имеют функцию защиты от разоблачения собственного садизма; они строятся 
по формуле: это у тебя садистские намерения, значит, я не виноват. У Гитлера 
этот защитный механизм иррационален до крайности, поскольку он обвиняет своих 
противников в том же самом, что откровенно признает своей собственной целью. 
Так, он обвиняет евреев, коммунистов и французов в тех же самых вещах, которые 
провозглашает законнейшими целями собственных действий, и едва дает себе труд 
прикрыть это противоречие хоть какой-то рационализацией. Он обвиняет евреев в 
том, что они привели на Рейн африканские войска Франции с намерением погубить 
белую расу, поскольку смешение неизбежно, "чтобы самим подняться до положения 
господ". По-видимому, здесь Гитлер сам усмотрела противоречие в том, что 
обвиняет других в намерениях, им же провозглашенных благороднейшей целью своей 
собственной расы; он пытается рационализировать это противоречие, утверждая, 
что у евреев другой инстинкт самосохранения, лишенный того идеалистического 
характера, какой он находит в арийском стремлении к господству . 
Те же обвинения выдвигаются против французов. Он обвиняет их в желании задушить 
и обессилить Германию - и это используется как аргумент, доказывающий 
необходимость покончить со "стремлением французов к гегемонии в Европе", но в 
то же время он признает, что на месте Клемансо действовал бы точно так же. 
Коммунистов он обвиняет в жестокости, успехи марксизма приписывает политической 
воле и беспощадности его активистов, а в то же время заявляет: "Чего не хватало 
Германии - это тесного сотрудничества жестокой силы с искусным политическим 
замыслом" . 
Чешский кризис 1938 года и нынешняя война дали множество примеров того же рода. 
Нет ни одного случая притеснений со стороны нацистов, который бы не объяснялся 
как защита от притеснений со стороны других. Можно предположить, что эти 
обвинения - чистая фальсификация, даже без той параноидной "искренности", 
которой могли быть окрашены прежние обвинения в адрес евреев и французов. Но 
они все же имеют пропагандистскую ценность: часть населения им верит, особенно 
низы среднего класса, восприимчивые к параноидным обвинениям в силу своего 
характера. 
Презрение Гитлера к слабым становится особенно очевидным, когда он говорит о 
людях, чьи политические цели - борьба за национальное освобождение - аналогичны 
целям, какие провозглашает он сам. Неискренность его заинтересованности в 
национальном освобождении, пожалуй, ярче всего проявляется в его презрении к 
бессильным революционерам. О небольшой группе национал-социалистов, к которой 
он примкнул в Мюнхене, Гитлер говорит иронично и презрительно. Вот его 
впечатление о первом собрании, на которое он пришел: 
"Ужасно, ужасно; это было клубное сборище наихудшего пошиба. И в этот клуб я 
должен был вступить? 
Начали обсуждать прием новых членов; то есть речь пошла о том, что я попался" . 

Он называет их "смехотворной мелкой организацией", единственным достоинством 
которой было то, что она давала возможность "действительно личной деятельности" 
. Гитлер говорит, что никогда не вступи бы ни в одну из существующих крупных 
партий. Он должен был начать свои деятельность в группе, которую считал 
неполноценное и слабой. Обстановка, где ему пришлось бы бороться с уже 
существующей силой и соперничать с равными, не стимулировала бы его инициативу 
и смелость. 
Такое же презрение к слабым он проявляет в своих нападках на индийских 
революционеров. Человек, который в своих целях использовал лозунг борьбы за 
национальную свободу больше, чем кто-либо другой, нее испытывает никаких чувств,
 кроме презрения, к революционерам, решившимся без достаточных сил атаковать; 
могущественную Британскую империю. "Я припоминаю говорит он, - каких-то 
азиатских факиров, быть может, даже на самом деле индийских "борцов за свободу" 
- я не вникал, мне не было до них дела, - которые шатались в то время по Европе 
и ухитрились' вбить в голову даже многим весьма здравомыслящих людям бредовую 
идею, будто Британская империя,", краеугольным камнем которой является Индия, 
именно? там находится на грани краха... Но индийские мятежники никогда этого не 
добьются... Это просто чудо чтобы сборище калек штурмовало могучее Государство..
. Хотя бы потому, что я знаю их расовую неполно ценность, я не могу связывать 
судьбу моей нации с судь бой так называемых "угнетенных наций" . 
Любовь к сильным и ненависть к слабым, стол типичные для садистско-мазохистской 
личности, объясняют множество политических актов Гитлера и его сторонников. 
Республиканское правительство надеялось "умиротворить" нацистов своей 
терпимостью, но именно этим отсутствием силы и твердости увеличивало их 
ненависть. Гитлер ненавидел Веймарскую республику, потому что она была слаба; 
он восхищался промышленными и военными руководителями, потому что у тех была 
власть и сила. Он никогда не вступал в борьбу с установившейся сильной властью 
и нападал лишь на те группы, которые считал беззащитными. "Революция" Гитлера - 
как и "революция" Муссолини - происходила под защитой реально существовавшей 
власти, а их излюбленными противниками были те, кто не мог за себя постоять. 
Можно даже предположить, что отношение Гитлера к Великобритании тоже было 
обусловлено, среди прочего, этим психологическим комплексом. Пока он считал 
Англию сильной, он любил ее и восхищался ею. Когда же убедился в слабости 
британской позиции - во время Мюнхена и после него, - его любовь превратилась в 
ненависть и стремление сокрушить Англию. С это