рой, а в семнадцать лет он решил, что станет 
архитектором. Когда он сказал об этом отцу, тот по-дружески ответил, что сын, 
конечно, волен сам выбирать себе карьеру, но он (отец) уверен, что эта идея 
лишь отголосок его (сына) детских увлечений и что для него (сына) было бы лучше 
заняться медициной. Молодой человек решил, что отец прав, и никогда больше не 
заговаривал с ним на эту тему. И начал изучать медицину. Ассоциации по поводу 
врача, опоздавшего и забывшего инструменты, были расплывчаты и скудны. Однако в 
разговоре об этой части сна ему вспомнилось, что назначенное время его 
аналитического сеанса было передвинуто и что, хотя он не возражал против этого 
изменения, на самом деле был очень раздосадован. Вот и теперь, говоря об этом, 
он чувствует, как в нем снова пробуждается раздражение. Он обвиняет аналитика в 
произволе и вдруг заявляет: "Послушайте, вот я же не могу делать все, что 
хочу!" Он сам чрезвычайно удивлен и своим раздражением, и этой своей фразой, 
потому что до сих пор ни аналитик, ни занятия анализом не вызывали у него 
никакой неприязни. 
Через некоторое время ему снится еще один сон, из которого он запоминает только 
фрагмент. Его отец. ранен в автомобильной катастрофе; сам он - врач и должен 
оказать помощь отцу. Но когда он пытается осмотреть отца, то чувствует, что 
полностью парализован, что не может даже двинуться, и в ужасе просыпается. 
В своих ассоциациях он нехотя упоминает, что в последние годы у него появлялись 
мысли о возможности внезапной смерти отца и эти мысли его пугали. Иногда он 
думал даже о наследстве, о том, что бы он стал делать с этими деньгами. Эти 
фантазии особенно далекой его не заводили, поскольку он их подавлял тотчас же. 
Он сравнивает этот сон с предыдущим и поражается, что в обоих случаях врач не 
мог оказать никакой помощи. Теперь ему становится ясно, как никогда, что врач 
из него не получится. Когда ему напоминают, что в первом сне было чувство гнева 
и насмешки над бессилием врача, он вспоминает, что, услышав или прочитав о 
случае, когда врач оказался не в силах помочь пациенту, он испытывает какое-то 
злорадство, которого до сих пор не осознавал. 
В ходе дальнейшего анализа выявляется и другой материал, который все время 
подавлялся. К своему удивлению, он обнаруживает в себе сильное чувство гнева по 
отношению к отцу; а кроме того, выясняет, что его чувство бессилия в качестве 
врача является частью более общего чувства бессилия, пронизывающего всю его 
жизнь. Он думал, что организовал свою жизнь в соответствии со своими 
собственными планами, но теперь чувствует, что в глубине души был преисполнен 
покорности. Теперь он осознает свое прежнее убеждение, что он не может делать 
того, что хочет, а должен приспособиться к тому, чего от него ждут. Он видит 
все яснее и яснее, что на самом деле никогда не хотел стать врачом, что 
кажущееся отсутствие способностей в действительности было пассивным 
сопротивлением. 
Этот случай являет типичный пример подавления своих подлинных желаний и такого 
усвоения чужих ожиданий, при котором они воспринимаются как собственные желания.
 Можно сказать, что подлинное желание замещено псевдожеланием. 
Замещение, подмена подлинных актов мышления, чувства и желания в конечном счете 
ведет к подмене подлинной личности псевдоличностью. Подлинное "я" является 
создателем своих психических проявлений. Псевдо-"я" лишь исполняет роль, 
предписанную ему со стороны, но делает это от своего имени. Человек может 
играть множество ролей и быть субъективно уверенным, что каждая из них - это он.
 На самом же деле человек разыгрывает каждую роль в соответствии со своими 
представлениями о том, чего от него ждут окружающие; и у многих людей, если не 
у большинства, подлинная личность полностью задушена псевдоличностью. Иногда во 
сне, в фантазиях или в состоянии опьянения может проявиться какая-то часть 
подлинного "я": чувства и мысли (5), не возникавшие уже много лет. Иногда это 
дурные мысли, которые человек подавляет потому, что боится или стыдится их. 
Иногда же это лучшее, что в нем есть, но оно тоже подавлено из-за боязни 
подвергнуться насмешкам или нападкам за эти чувства и мысли . 
Утрата собственной личности и ее замещение псевдоличностью ставят индивида в 
крайне неустойчивое положение. Превратившись в отражение чужих ожиданий, он в 
значительной степени теряет самого себя, а вместе с тем и уверенность в себе. 
Чтобы преодолеть панику, к которой приводит эта потеря собственного "я", он 
вынужден приспосабливаться дальше, добывать себе "я" из непрерывного признания 
и одобрения других людей. Пусть он сам не знает, кто он, но хотя бы другие 
будут знать, если он будет вести себя так, как им нужно; а если будут знать они,
 узнает и он, стоит только поверить им. 
Роботизация индивида в современном обществе усугубила беспомощность и 
неуверенность среднего человека. Поэтому он готов подчиниться новой власти, 
предлагающей ему уверенность и избавление от сомнений. В следующей главе мы 
рассмотрим особые условия, которые были необходимы для того, чтобы эти 
предложение было принято в Германии. 
Мы покажем, что для низов среднего класса, ставших ядром нацистского движения, 
наиболее характерен именно авторитарный механизм. В последней главе нашей книги 
мы вернемся к вопросу о человеке-роботе в связи с общественными явлениями в 
обстановке нашей демократии. 
(1) Исходя из другой точки зрения, К. Хорни пришла к концепции "невротических 
склонностей", в известной мере сходной с моей концепцией механизмов "бегства". 
Главные различия между ними состоят в том, что "невротические склонности" - это 
движущие силы невротической личности, а механизмы "бегства" - движущие силы 
нормального человека. Кроме того, Хорни сосредоточила свое внимание на тревоге, 
а я - на изоляции индивида. 
(2) Гоббс Т. Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и 
гражданского. М., 1936, с. 97. 
(3) Маркиз де Сад придерживался мнения, что сущность садизма состоит в 
господст