е 
для себя в окружающем мире или в себе самом. Рационализации в принципе не могут,
 иметь такого характера открытий; они лишь подкрепляют эмоциональное 
предубеждение, уже существующее в человеке. Рационализация - это не инструмент 
для проникновения в суть явлений, а попытка задним числом увязать свои 
собственные желания с уже существующими явлениями. 
Точно так же, как различаются подлинные мысли и псевдомысли, необходимо 
различать подлинные чувства, возникающие внутри нас, и псевдочувства, в 
действительности не наши, хотя мы и не отдаем себе в этом отчета. Возьмем 
пример из повседневной жизни, который типичен для наших псевдочувств при 
общении с другими людьми. Мы наблюдаем человека в гостях. Он весел, разговорчив,
 общителен и вообще кажется довольным и счастливым. Вот он широко улыбнулся на 
прощание, сказал, что провел восхитительный вечер, что был безмерно рад видеть 
всех присутствующих; дверь за ним закрывается, - и тут мы не спускаем с него 
глаз. В его лице резкая перемена. Что исчезает улыбка, это естественно: ему 
некому больше улыбаться. Но на лице его появляется выражение глубокой тоски, 
почти отчаяния. Это выражение, впрочем, сохраняется лишь несколько мгновений, 
затем лицо вновь скрывается под обычной маской. Человек садится в свою машину, 
вспоминает вечер, размышляет, какое впечатление он там произвел, решает, что 
хорошее... Но это "он" был весел и счастлив только что? А момент отчаяния, 
который мы заметили, что это? Быть может, мимолетная реакция, которой не надо 
придавать никакого значения? Если ничего не знать об этом человеке, ответ на 
такой вопрос невозможен. Однако следующий дальше эпизод может дать ключ к 
пониманию того, что означала его веселость. 
В эту ночь ему снится сон, что он снова на войне. Он получил задание перейти 
линию фронта и проникнуть в неприятельский штаб. На нем офицерский мундир, 
по-видимому немецкий, и вдруг он оказывается среди немецких офицеров. Его 
удивляет, что в штабе такой комфорт и что все так хорошо к нему относятся, но 
все больше и больше его охватывает страх, что его разоблачат. Один из молодых 
офицеров, который ему особенно понравился, подходит к нему и говорит: "Я знаю, 
кто вы. У вас только один способ спастись; начните рассказывать анекдоты, 
смейтесь сами и рассмешите их так, чтобы они отвлеклись и у них не осталось 
внимания на вас". Он очень благодарен за совет, начинает рассказывать анекдоты 
и смеяться; но постепенно его веселье становится неестественным, остальные 
офицеры смотрят на него с подозрением - и чем больше их подозрения, тем более 
вымученными становятся его шутки. В конце концов его охватывает такой страх, 
что он не выдерживает; он вскакивает, бежит, они гонятся за ним... Вдруг все 
меняется: он сидит в трамвае, трамвай остановился возле его дома, на нем 
штатский костюм, и он с облегчением понимает, что война позади. Давайте 
предположим, что мы в состоянии спросить у него на следующий день, с чем он 
может связать отдельные элементы этого сна. Здесь мы отметим лишь некоторые 
ассоциации, особенно важные для понимания того, что нас интересует. Немецкая 
речь напоминает ему, что один из гостей накануне говорил с сильным немецким 
акцентом. Этот человек (с акцентом) был ему неприятен, потому что не обратил на 
него почти никакого внимания, хотя он очень старался произвести хорошее 
впечатление. По ходу этих мыслей он вспоминает, что в какой-то момент 
вчерашнего вечера у него было чувство, будто тот, с немецким акцентом, 
насмехался над ним, ядовито улыбнулся, услышав какую-то его фразу. Когда он 
припоминает уютное помещение штаба, ему кажется, что оно было похоже на тот дом,
 где он был вчера, но окна напоминали окна того кабинета, где он когда-то 
провалил экзамен. Удивленный этой ассоциацией, он вспоминает, что накануне был 
озабочен тем, какое впечатление произведет. Отчасти потому, что один из гостей 
был братом девушки, внимание которой он хотел привлечь, а отчасти потому, что 
хозяин имеет влияние на его начальника, от которого сильно зависит его 
продвижение по службе. Говоря об этом начальнике, он признается, что терпеть 
его не может, жалуется, как унизительно изображать дружелюбные чувства к нему; 
и неожиданно для себя самого вдруг выясняет, что испытывал некоторую неприязнь 
и к хозяину дома, хотя и не осознавал этого. Еще одна ассоциация состоит в том, 
что он рассказал что-то смешное о лысом человеке, а потом уже сообразил, что 
хозяин тоже почти совсем лыс, и ему стало неловко. Трамвай его очень удивляет, 
потому что рельсовых путей вроде не было. Говоря об этом, он вспоминает, что 
мальчиком ездил в школу на трамвае; а дальше ему приходит на память, что во сне 
он сидел на месте вагоновожатого, - и подумал, что управление трамваем 
удивительно похоже на управление автомобилем. Очевидно, что трамвай заместил 
его собственный автомобиль, на котором он вернулся домой, а его возвращение 
напомнило, как он возвращался из школы. 
Для каждого, кто умеет разбираться в значении снов, уже ясно, какие выводы 
следуют из этого сновидения и сопровождающих его ассоциаций, хотя мы рассказали 
только часть этих ассоциаций и, в сущности, ничего не сказали о самом человеке, 
о его прошлом и настоящем. Сои позволяет сказать об его истинных чувствах 
накануне. Он был встревожен, боялся, что не сумеет произвести нужное 
впечатление, злился на некоторых людей, которые, как ему казалось, плохо к нему 
относились и насмехались над ним. Как видно из сновидения, его веселость была 
лишь средством скрыть тревогу и раздражение и в то же время умиротворить тех, 
кто его раздражал. Вся его веселость была маской, служившей для прикрытия его 
подлинных чувств: страха и раздражения. Это порождало неуверенность его 
положения; он чувствовал себя как шпион во вражеском окружении, которого могут 
разоблачить в любой момент. Мимолетное выражение отчаяния, которое мы заметили 
на его лице в момент ухода, теперь получает и подтверждение, и объяснение: в 
тот момент лицо выражало истинные его чувства, хотя ом эти