атной зависимостью. Чем больше проявляется 
стремление к жизни, чем полнее жизнь реализуется, тем слабее разрушительные 
тенденции; чем больше стремление к жизни подавляется, тем сильнее тяга к 
разрушению. Разрушительность - это результат непрожитой жизни. Индивидуальные 
или социальные условия, подавляющие жизнь, вызывают страсть к разрушению, 
наполняющую своего рода резервуар, откуда вытекают всевозможные разрушительные 
тенденции - по отношению к другим и к себе. 
Само собой понятно, насколько важно не только осознать роль разрушительности и 
враждебности в динамике социального процесса, но и понять, какие именно факторы 
способствуют их усилению. Мы уже говорили о враждебности, которой был охвачен 
средний класс в период Реформации и которая нашла свое выражение в некоторых 
религиозных доктринах протестантства. Особенно это заметно в аскетическом духе 
протестантства, в кальвинистском образе безжалостного бога, для собственного 
удовольствия осудившего часть людей на вечные муки без всякой их вины. В то 
время - как . и позднее - средний класс выражал свою враждебность главным 
образом под маской морального негодования, которое рационализировало жгучую 
зависть к тем, у кого была возможность наслаждаться жизнью . В наше время 
разрушительные тенденции низов среднего класса стали важным фактором в развитии 
нацизма, который апеллировал к этим тенденциям и использовал их в борьбе со 
своими противниками. Источники разрушительности в этом социальном слое легко 
определить: это все та же изоляция индивида, все то же : подавление 
индивидуальной экспансивности, о которых мы уже говорили и которые в низах 
среднего класса гораздо ощутимее, чем в выше- или нижестоящих классах общества. 

3. Автоматизирующий конформизм
С помощью рассмотренных нами механизмов "бегства" индивид преодолевает чувство 
своей ничтожности по сравнению с подавляюще мощным внешним миром, или за счет 
отказа от собственной целостности, или за счет разрушения других, для того 
чтобы мир перестал ему угрожать. 
Другие механизмы "бегства" состоят в полном отрешении от мира, при котором мир 
утрачивает свои угрожающие черты (эту картину мы видим в некоторых психозах), 
либо в психологическом самовозвеличении до такой степени, что мир, окружающий 
человека, становится мал в сравнении с ним. Эти механизмы "бегства" важны для 
индивидуальной психологии, но не представляют большого интереса в смысле 
общественной значимости. Поэтому я не стану их здесь обсуждать, а обращусь к 
еще одному механизму, чрезвычайно важному в социальном плане. 
Именно этот механизм является спасительным решением для большинства нормальных 
индивидов в современном обществе. Коротко говоря, индивид перестает быть собой; 
он полностью усваивает тип личности, предлагаемый ему общепринятым шаблоном, и 
становится точно таким же, как все остальные, и таким, каким они хотят его 
видеть. Исчезает различие между собственным "я" и окружающим миром, а вместе с 
тем и осознанный страх перед одиночеством и бессилием. Этот механизм можно 
сравнить с защитной окраской некоторых животных: они настолько похожи на свое 
окружение, что практически неотличимы от него . Отказавшись от собственного "я" 
и превратившись в робота, подобного миллионам других таких же роботов, человек 
уже не ощущает одиночества и тревоги. Однако за это приходится платить утратой 
своей личности. 
Итак, мы полагаем, что "нормальный" способ преодоления одиночества в нашем 
обществе состоит в превращении в автомат. Но такая точка зрения противоречит 
одному из самых распространенных представлений о человеке нашей культуры; 
принято думать, что большинство из нас - личности, способные думать, 
чувствовать и действовать свободно, по своей собственной воле. Каждый человек 
искренне убежден, что он - это "он", что его мысли, чувства и желания на самом 
деле принадлежат "ему". Но хотя среди нас встречаются и подлинные личности, в 
большинстве случаев такое убеждение является иллюзией, и притом иллюзией 
опасной, ибо она препятствует ликвидации причин, обусловивших такое положение. 
Здесь мы сталкиваемся с одной из самых главных проблем психологии, которую 
проще всего разъяснить с помощью ряда вопросов. Что такое "я"? Какова природа 
действий, которые лишь кажутся собственными? Что такое спонтанность? Что такое 
самобытный психический акт? И наконец, какое отношение все это имеет к свободе? 
В этом разделе мы покажем, как чувства и мысли могут внушаться со стороны, но 
субъективно восприниматься как собственные, а также как собственные чувства и 
мысли могут быть подавлены и тем самым изъяты из личности человека. Обсуждение 
поднятых здесь вопросов мы продолжим в главе "Свобода и демократия". 
Начнем наше рассуждение с анализа того смысла, который вкладывается в 
утверждения: "я чувствую", "я думаю", "я хочу". Когда мы говорим "я думаю", это 
кажется вполне однозначным утверждение . Единственный возникающий при этом 
вопрос состоит в том, верно я думаю или ошибаюсь; но я думаю или не я - такой 
вопрос вообще не приходит в голову. Между тем этот вопрос далеко не так странен,
 как кажется" и это можно доказать экспериментом. Сходим на сеанс гипноза. Вот 
субъект А', гипнотизер Б погружает его в гипнотический сон и внушает ему, что, 
проснувшись, он захочет прочесть рукопись, не найдет ее, решит, что другой 
человек, В, эту рукопись украл, и очень рассердится на этого В. В завершение 
ему говорится, что он должен забыть об этом внушении. Добавим, что наш А 
никогда не испытывал ни малейшей антипатии к В, и напомним, что никакой 
рукописи у него не было. 
Что же происходит? А просыпается и после непродолжительной беседы на 
какую-нибудь тему вдруг заявляет: "Да, кстати! Я написал недавно что-то в этом 
роде. У меня рукопись с собой, давайте я вам прочту". Он начинает искать свою 
рукопись, не находит ее, поворачивается к В и спрашивает, не взял ли тот его 
рукопись. В отвеча