овека сводится к попыткам манипулировать 
"им". Средства для этого могут быть различны: одни используют покорность, 
другие - "великодушие", третьи - свои страдания и т.д. При этом каждое чувство, 
каждая мысль как-то связаны с потребностью манипулировать "им", так что ни одно 
проявление психики уже не может быть спонтанным, свободным. Эта зависимость, 
возникая из недостатка спонтанности, в то же время дает человеку какую-то 
защищенность, но вместе с тем вызывает и чувство слабости, связанности. В 
результате человек, зависящий от "волшебного помощника", ощущает - часто 
бессознательно - свое порабощение и так или иначе бунтует против "него". Этот 
бунт против человека, с которым связаны все надежды на безопасность и счастье, 
создает новые конфликты. Чтобы не потерять "волшебного помощника", необходимо 
подавлять свои мятежные тенденции; но скрытый антагонизм остается и постоянно 
угрожает той безопасности, которая и является целью связи. 
Если "волшебный помощник" персонифицирован в живом человеке, то рано или поздно 
наступает разочарование в нем, поскольку этот человек не оправдал возлагавшихся 
на него надежд. Надежды были Иллюзорны с самого начала, потому разочарование 
неизбежно: ни один реальный человек не может оправдать сказочных ожиданий. Это 
разочарование накладывается на возмущение, вытекающее из порабощенности, и 
ведет к новым конфликтам. Иногда они прекращаются лишь с разрывом; затем обычно 
следует выбор другого объекта, от которого вновь ожидается исполнение всех 
надежд, связанных с "волшебным помощником". Когда выясняется, что и эта связь 
была ошибкой, она снова может быть разорвана - либо человек решает, что "такова 
жизнь", и смиряется. Он не понимает при этом, что его крах обусловлен не плохим 
выбором "волшебного помощника", а самим стремлением добиться своих целей путем 
манипуляций с волшебными силами вместо собственной спонтанной активности. 
Фрейд заметил явление пожизненной зависимости от внешнего объекта. Он 
истолковал это как продолжение ранних, сексуальных в своей основе, связей с 
родителями на всю жизнь. Этот феномен произвел на него такое впечатление, что 
он видел в эдиповом комплексе основу всех неврозов и считал успешное 
преодоление этого комплекса главной проблемой нормального развития. 
Увидев в эдиповом комплексе центральное явление психологии, Фрейд сделал одно 
из величайших психологических открытий, однако правильно истолковать его не 
смог. Хотя на самом деле существует сексуальное влечение между родителями и 
детьми, хотя на самом деле конфликты, вытекающие из этого влечения, иногда 
становятся одной из причин развития неврозов, все же ни сексуальные влечения, 
ни вытекающие из них конфликты не являются основой фиксации детей по отношению 
к родителям. Пока ребенок мал, он, вполне естественно, зависит от родителей, но 
эта зависимость совсем необязательно приводит к стеснению непосредственности 
ребенка. Однако, если родители, действуя как представители общества, начинают 
подавлять спонтанность и независимость ребенка, с возрастом ребенок все больше 
чувствует свою неспособность стоять на собственных ногах. Потому он ищет себе 
"волшебного помощника" и часто персонифицирует "его" в своих родителях. Позднее 
индивид переносит свои чувства на кого-нибудь другого, например на учителя, 
супруга или психоаналитика. Но эта потребность связать себя с каким-то символом 
авторитета вызывается вовсе не продолжением первоначального сексуального 
влечения к одному из родителей, а подавлением экспансивности и спонтанности 
ребенка и вытекающим отсюда беспокойством. 
Наблюдения показывают, что сущность любого невроза - как и нормального развития 
- составляет борьба за свободу и независимость. Для многих нормальных людей эта 
борьба уже позади: она завершилась полной капитуляцией; принеся в жертву свою 
личность, они стали хорошо приспособленными и считаются нормальными. Невротик - 
это человек, продолжающий сопротивляться полному подчинению, но в то же время 
связанный с фигурой "волшебного помощника", какой бы облик "он" не принимал. 
Невроз всегда можно понять как попытку - неудачную попытку - разрешить конфликт 
между непреодолимой внутренней зависимостью и стремлением к свободе. 
2. Разрушительность
Мы уже упоминали, что садистско-мазохистские стремления необходимо отличать от 
разрушительности, хотя они по большей части бывают взаимосвязаны. 
Разрушительность отличается уже тем, что ее целью является не активный или 
пассивный симбиоз, а уничтожение, устранение объекта. Но корни у нее те же: 
бессилие и изоляция индивида. Я могу избавиться от чувства собственного 
бессилия по сравнению с окружающим миром, разрушая этот мир. Конечно, если мне 
удастся его устранить, то я окажусь совершенно одинок, но это будет блестящее 
одиночество; это такая изоляция, в которой мне не будут угрожать никакие 
внешние силы. Разрушить мир - это последняя, отчаянная попытка не дать этому 
миру разрушить меня. Целью садизма является поглощение объекта, целью 
разрушительности - его устранение. Садизм стремится усилить одинокого индивида 
за счет его господства над другими, разрушительность - за счет ликвидации любой 
внешней угрозы. 
Каждого, кто наблюдает личные отношения в нашей социальной обстановке, поражает 
колоссальный уровень разрушительных тенденций, которые обнаруживаются повсюду. 
По большей части они не осознаются как таковые, а рационализируются в различных 
формах. Пожалуй, нет ничего на свете, что не использовалось бы как 
рационализация разрушительности. Любовь, долг, совесть, патриотизм - их 
использовали и используют для маскировки разрушения себя самого и других людей. 
Однако необходимо делать различие между двумя видами разрушительных тенденций. 
В конкретной ситуации эти тенденции могут возникнуть как реакция на нападение, 
угрожающее жизни или целостности самого индивида либо других людей или идеям, с 
которыми он себя отождествляет. Разрушительность такого рода - это естественная 
и необходимая составляющая утверждения жизни. Но мы рассматриваем здесь не эту 
рациональную враждебность, а ту разрушительность, которая является постоянно 
присутствующей внутренней тенденцие