ская ситуация подчиненного. В первом 
случае у него преобладают элементы любви, восхищения и благодарности. Авторитет 
- это не только власть, но и пример, с которым хочется себя отождествить, 
частично или полностью. Во втором случае, когда подчинение причиняет низшему 
ущерб, против эксплуататора возникают чувства возмущения и ненависти. Однако 
ненависть раба может привести его к таким конфликтам, которые лишь усугубят его 
страдания, поскольку шансов на победу у него нет. Поэтому естественна тенденция 
подавить это чувство или даже заменить его чувством слепого восхищения. У этого 
восхищения две функции: во-первых, устранить болезненное и опасное чувство 
ненависти, а во-вторых, смягчить чувство унижения. В самом деле, если мой 
господин так удивителен и прекрасен, то мне нечего стыдиться в моем подчиненном 
положении; я не могу с ним равняться, потому что он настолько сильнее, умнее, 
лучше меня... И так далее. В результате при угнетающей власти неизбежно 
возрастание либо ненависти к ней, либо иррациональной сверхоценки и восхищения. 
При рациональном авторитете эти чувства изживаются, поскольку подчиненный 
становится сильнее и, следовательно, ближе к своему руководителю. 
Различие между рациональной и насильственной властью лишь относительно. Даже в 
отношениях между рабом и его хозяином есть элементы пользы для раба: он 
получает хотя бы тот минимум пищи и защиты, без которого не смог бы работать на 
хозяина. Вместе с тем лишь в идеальных отношениях между учителем и учеником мы 
не найдем какого-то антагонизма интересов. Между двумя крайними случаями можно 
наблюдать множество промежуточных: отношения фабриканта и рабочего, фермера и 
его сына, главы семейства и его жены и т.д. Однако эти два типа власти 
принципиально отличаются друг от друга - хотя на практике они всегда смешаны, - 
так что при анализе любой ситуации необходимо определять удельный вес каждого 
типа власти в данном конкретном случае. 
Власть не обязательно должна воплощаться в каком-то лице, или институте, 
приказывающем что-либо делать или не делать; такую власть можно назвать внешней.
 Власть может быть и внутренней, выступая под именем долга, совести или 
"суперэго". Фактически вся современная мысль - от протестантства и до философии 
Канта - предствляет собой подмену внешней власти властью интериоризованной. 
Поднимавшийся средний класс одерживал одну политическую победу за другой, и 
внешняя власть теряла свой престиж, но ее место занимала личная совесть. Эта 
замена многим казалась победой свободы. Подчиняться приказам со стороны (во 
всяком случае, в духовной сфере) казалось недостойным свободного человека. Но 
подавление своих естественных наклонностей, установление господства над одной 
частью личности - над собственной натурой - другою частью личности - разумом, 
волей и совестью - это представлялось самой сущностью свободы. Но анализ 
показывает, что совесть правит не менее сурово, чем внешняя власть, и, более 
того, что содержание приказов совести зачастую совершенно не соответствует 
требованиям этических норм в отношении человеческого достоинства. Своей 
суровостью совесть может и превзойти внешнюю власть: ведь человек ощущает ее 
приказы как свои собственные. Как же ему восстать против себя самого? 
За последние десятилетия "совесть" в значительной мере потеряла свой вес. Это 
выглядит так, будто в личной жизни ни внешние, ни внутренние авторитеты уже не 
играют сколь-нибудь заметной роли. Каждый совершенно "свободен", если только не 
нарушает законных прав других людей. Но обнаруживается, что власть при этом не 
исчезла, а стала невидимой. Вместо явной власти правит власть "анонимная". У 
нее множество масок: здравый смысл, наука, психическое здоровье, нормальность, 
общественное мнение; она требует лишь того, что само собой разумеется. Кажется, 
что она не использует никакого давления, а только мягкое убеждение. Когда мать 
говорит своей дочери: 
"Я знаю, ты не захочешь идти гулять с этим мальчиком", когда реклама 
предлагает: "Курите эти сигареты, вам понравится их мягкость", - создается та 
атмосфера вкрадчивой подсказки, которой проникнута вся наша общественная жизнь. 
Анонимная власть эффективнее открытой, потому что никто и не подозревает, что 
существует некий приказ, что ожидается его выполнение. В случае внешней власти 
ясно, что приказ есть, ясно, кто его отдал; против этой власти можно бороться, 
в процессе борьбы может развиваться личное мужество и независимость. В случае 
интериоризованной власти нет командира, но хотя бы сам приказ остается 
различимым. В случае анонимной власти исчезает и приказ. Вы словно оказываетесь 
под огнем невидимого противника: нет никого, с кем можно было бы сражаться. 
Возвращаясь к авторитарному характеру, заметим снова, что наиболее 
специфической его чертой является отношение к власти и силе. Для авторитарного 
характера существуют, так сказать, два пола: сильные и бессильные. Сила 
автоматически вызывает его любовь и готовность подчиниться независимо от того, 
кто ее проявил. Сила привлекает его не ради тех ценностей, которые за нею стоят,
 а сама по себе, потому что она - сила. И так же, как сила автоматически 
вызывает его "любовь", бессильные люди или организации автоматически вызывают 
его презрение. При одном лишь виде слабого человека он испытывает желание 
напасть, подавить, унизить. Человек другого типа ужасается самой идее напасть 
на слабого, но авторитарная личность ощущает тем большую ярость, чем 
беспомощнее ее жертва. 
В авторитарном характере есть одна особенность, которая вводила в заблуждение 
многих исследователей: тенденция сопротивляться власти и отвергать любое 
влияние "сверху". Иногда это сопротивление затемняет всю картину, так что 
тенденции подчинения становятся незаметны. Такой человек постоянно бунтует 
против любой власти, даже против той, которая действует в его интересах и 
совершенно не применяет репрессивных мер. Иногда отношение к власти 
раздваивается: 
люди могут бороться против одной системы власти, особенно если они разочаро