вид мог ощутить, что он "кто-то". 
Жена и дети ему подчинялись, он играл главную роль на домашней сцене и наивно 
воспринимал эту роль как свое естественное право. В социальном плане он мог 
быть никем, зато дома царствовал. Кроме семьи, чувство значительности давала 
человеку и национальная гордость (а в Европе нередко и классовая, сословная). 
Даже если он сам, лично ничего из себя не представлял, он был горд 
принадлежностью к группе, которую считал высшей по отношению к другим сравнимым 
группам. 
Эти факторы, поддерживающие ослабленную личность, необходимо отличать от тех, о 
которых шла речь в начале главы: от действительной экономической и политической 
свободы, возможностей личной инициативы, развития просвещения. Эти последние 
факторы на самом деле усиливали личность и вели к развитию индивидуальности, 
независимости и рациональности. "Поддерживающие" факторы лишь помогали 
компенсировать неуверенность и беспокойство; они не излечивали, а только 
залечивали эти недуги, маскировали их и тем самым помогали индивиду не 
испытывать свою ущербность. Однако чувство уверенности, основанное на 
поддерживающих факторах, всегда было лишь поверхностным и сохранялось, лишь 
пока и поскольку эти факторы продолжали существовать. 
Подробный анализ истории Европы и Америки в период от Реформации до наших дней 
мог бы показать, как две противоположные тенденции, присущие эволюции свободы, 
идут параллельно, или, скорее, переплетаются друг с другом, на протяжении всего 
этого времени. К сожалению, такой анализ выходит за рамки этой книги и должен 
быть отложен до будущих публикаций. В некоторые периоды и в определенных 
социальных группах свобода человека в ее позитивном смысле - независимость и 
достоинство личности - была доминирующим фактором. Так в общих чертах обстояло 
дело в Англии, во Франции, в Америке и Германии в те моменты, когда средний 
класс одерживал свои экономические и политические победы над представителями 
старого порядка. В этой борьбе за позитивную свободу средний класс мог 
опираться на те доктрины протестантства, которые подчеркивали независимость и 
достоинство человека; в то же время католическая церковь объединялась с теми 
группами, которым приходилось бороться против освобождения человека ради 
сохранения своих привилегий. 
В философской мысли Нового времени мы находим такое же переплетение двух 
главных аспектов свободы, как и в теологических доктринах Реформации. Так, для 
Канта и Гегеля независимость и свобода индивида являются центральными 
постулатами их систем, однако они заставляют индивида подчиниться целям 
всемогущего государства. Философы периода Французской революции, а в XIX веке 
Фейербах, Маркс, Штирнер и Ницше снова бескомпромиссно выразили мысль, что 
индивид не должен быть подчинен никаким внешним целям, чуждым его собственному 
развитию и счастью. Однако в том же XIX веке реакционные философы 
недвусмысленно требовали подчинения индивида духовной и светской власти. Вторая 
половина XIX и начало XX века показали наивысшее развитие свободы в ее 
позитивном смысле. Не только средний класс, но и рабочий класс превратился в 
независимого и активного представителя новой свободы, борясь за собственные 
цели и в то же время за общие цели всего человечества. 
С переходом капитализма в монополистическую фазу, что происходило в последние 
десятилетия, относительный вес двух тенденций свободы, по-видимому, изменился. 
Более весомы стали факторы, ослабляющие личность. Чувства бессилия и 
одиночества усилились, "свобода" индивида от всех традиционных связей стала 
более явственной, его возможности личного экономического успеха сузились. Он 
ощущает угрозу со стороны гигантских сил, и ситуация во многом напоминает 
ситуацию XV и XVI веков. 
Наиболее важным фактором в этом процессе является возрастание силы и власти 
монополистического капитала. Концентрация капитала (не богатства) в 
определенных секторах экономической системы ограничила возможности успеха 
частной инициативы. Там, где побеждает монополистический капитал, с 
экономической независимостью большинства уже покончено. Для тех, кто продолжает 
бороться, - особенно для большей части среднего класса - эта борьба приобретает 
характер сражения против сил, настолько превосходящих, что прежние храбрость и 
вера в инициативу сменяются чувствами безнадежности и бессилия. Небольшая 
группа монополистов обладает огромной, хотя и неявной властью над всем 
обществом; судьба большей части общества зависит от решений этой группы. 
Инфляция в Германии в 1923 году и кризис в США в 1929-м усилили чувство 
неуверенности, разбили у громадного большинства надежду преуспеть за счет 
собственных усилий и традиционную веру в свои неограниченные возможности. 
Мелкий или средний предприниматель, испытывающий угрозу со стороны крупного 
капитала, в ряде случаев может прекрасно продолжать свое дело: и получать 
прибыли, и сохранять независимость, но нависшая над ним угроза чрезвычайно 
усилила его чувство неуверенности. До сих пор он боролся с равными, но в 
конкурентной борьбе с монополиями он стоит против гигантов. Те из независимых 
предпринимателей, для которых развитие современной индустрии создало новые 
экономические функции, также находятся не в той психологической ситуации, как 
независимый предприниматель прошлого. Для иллюстрации рассмотрим положение 
группы независимых предпринимателей, которую иногда приводят в качестве примера 
нового образа жизни среднего класса: владельцев бензоколонок. Многие из них 
экономически независимы; они владеют своими предприятиями точно так же, как в 
прошлом владел своим заведением бакалейщик или портной. Но разница между ними 
есть, и разница громадная. Владелец магазина должен был обладать немалыми 
знаниями и опытом. Он имел выбор между несколькими оптовыми торговцами и мог 
обращаться к тому из них, кто обеспечивал ему наилучшее сочетание цен и 
качества товара; он имел свою клиентуру, потребности которой обязан был знать, 
каждому отдельному покупателю он должен был помочь