о продать на рынке. Человек работал на конкретный спрос и 
имел конкретную цель: заработать себе на жизнь. В то время, как специально 
показал Макс Вебер, не было никакого стимула работать больше, чем необходимо 
для поддержания традиционного жизненного уровня. Вероятно, в некоторых группах 
средневекового общества работа доставляла труженикам удовлетворение - как 
реализация их творческих возможностей,- но большинство работало потому, что им 
приходилось работать, и эта необходимость была обусловлена давлением извне. В 
современном обществе появилась новая черта: людей стало побуждать к работе не 
столько внешнее давление, сколько внутренняя потребность, заставляющая их 
трудиться с такой интенсивностью, какая в другом обществе была бы возможна лишь 
у самого строгого хозяина. 
Внутренняя потребность гораздо эффективнее любого внешнего давления для 
мобилизации всех сил человека. Внешнее принуждение всегда вызывает 
психологическое противодействие, которое снижает производительность труда или 
делает людей неспособными к решению задач, требующих ума, инициативы и 
ответственности. Побуждение к труду, при котором человек сам становится своим 
надсмотрщиком, этих качеств не блокирует. Нет сомнения, что капитализм не смог 
бы развиваться, если бы преобладающая часть человеческой энергии не была 
направлена на работу. В истории нет другого периода, когда свободные люди столь 
полно отдавали свою энергию единственной цели - работе. Стремление к 
неустанному труду стало одной из главных производительных сил, не менее важной 
для развития нашей промышленной системы, чем пар и электричество. До сих пор мы 
говорили главным образом о тревоге и чувстве бессилия, которые владели типичным 
представителем среднего класса. Теперь мы должны рассмотреть другие черты его 
характера, лишь вскользь упомянутые прежде: враждебность и завистливость. 
Неудивительно, что в среднем классе эти черты развивались очень интенсивно. 
Когда эмоции и чувственные потребности человека подавляются, когда, сверх того, 
угрожают его существованию, нормальной реакцией человека становится 
враждебность. Как мы видели, средний класс в целом испытывал и подавленность, и 
серьезную угрозу; особенно это относится к тем его представителям, которые не 
могли воспользоваться преимуществами нарождавшегося капитализма. Усилению этой 
враждебности способствовали роскошь и могущество, которыми обладали и кичились 
капиталисты - небольшая группа, включавшая в себя и верхушку церковной иерархии.
 Естественным результатом была зависть к этой группе. Но представители среднего 
класса не могли найти для этой зависти и враждебности прямого выражения, 
которое было возможно для низших классов. Те ненавидели своих эксплуататоров, 
мечтали свергнуть их власть и потому могли позволить себе не только испытывать, 
но и открыто проявлять свою враждебность. 
Высший класс тоже мог открыто проявлять свою роскошь, силу, свою агрессивность 
в стремлении к власти. Представители среднего класса были консервативны; они 
хотели стабилизировать общество, а не подрывать его; каждый из них надеялся 
преуспеть и принять участие в общем развитии. Поэтому их враждебность не могла 
проявляться открыто, даже осознать ее было невозможно: ее надо было подавлять. 
Однако подавление враждебности не уничтожает ее, а только уводит из 
сознательного восприятия. Более того, враждебность подавления, не находящая 
прямого выражения, разрастается до такой степени, что овладевает человеком 
целиком, определяя его отношение ко всем окружающим и к себе самому, но в 
замаскированной, рационализированной форме. 
Лютер и Кальвин воплотили эту всепоглощающую враждебность. Дело не только в том,
 что они сами - лично - принадлежали к величайшим человеконенавистникам среди 
ведущих исторических деятелей, во всяком случае, среди религиозных лидеров. 
Гораздо важнее, что их учения проникнуты духом враждебности и могли быть 
привлекательны только для людей, объятых той же напряженной подавленной 
враждебностью. Ярче всего эта враждебность проявляется в их представлении о 
боге, особенно в учении Кальвина. Хотя мы все знакомы с этой концепцией, но 
часто не вполне отдаем себе отчет в том, что значит представлять себе бога 
столь деспотичным и безжалостным, каков бог Кальвина, приговоривший часть 
человечества к вечным мукам без всякого оправдания или объяснения, кроме того, 
что это является проявлением его власти и могущества. Сам Кальвин, конечно, был 
озабочен очевидными возражениями, которые могли быть выдвинуты против этой 
концепции; но более или менее искусные конструкции, изобретенные им, чтобы 
сохранить образ справедливого и любящего бога, выглядят совершенно 
неубедительно. Образ бога-деспота, которому нужна безграничная власть над 
людьми, их покорность, их уничижение,- это проекция собственной завистливости и 
враждебности среднего класса. 
Враждебность и завистливость проявляются и в отношении к людям. Как правило, 
это принимает форму негодования, возмущения, которое остается характерной 
чертой среднего класса со времен Лютера и до Гитлера. Этот класс, в 
действительности завидуя богатым и сильным, способным наслаждаться жизнью, 
рационализировал свою неприязнь и зависть в терминах морального негодования, в 
убеждении, что эти высшие слои будут наказаны вечным проклятием '. Но 
напряженная враждебность по отношению к людям нашла и другое воплощение. Режим 
правления, установленный Кальвином в Женеве, был проникнут духом враждебности и 
подозрительности каждого к каждому; в этом деспотическом режиме, конечно, 
трудно было найти дух любви и братства. Кальвин с подозрением относился к 
богатству, но был безжалостен к бедности. И впоследствии мы нередко встречаем в 
кальвинизме предостережения против дружелюбия к чужестранцу, жестокость к 
бедняку и общую атмосферу подозрительности к людям 2. 
Кроме проекции враждебности и завистливости на бога и косвенного проявления 
этих чувств в форме морального негодования, был еще один выход этой 
враждебности: она обращалась на себя. Мы уже видели, как настойчиво 
подчеркивали Лютер и Кальви