когда не исчезал 
окончательно. Доктрина, утверждающая, что люди не равны в силу их расовой 
принадлежности, является выражением все того же принципа. Рационализация здесь 
другая, но психологическое содержание то же самое. 
Второе отличие кальвинизма от учения Лютера - очень существенное отличие - 
состоит в утверждении важности моральных усилий и добродетельной жизни. 
Никакими усилиями человек не может изменить свою судьбу, но сам факт его усилий 
является знаком его принадлежности к спасенным. Добродетели, которыми должен 
обладать человек,- это скромность и умеренность , справедливость, в том смысле, 
что каждый должен получить причитающуюся ему долю, и благочестие, соединяющее 
человека с богом. В дальнейшем добродетельной жизни и непрерывным усилиям 
кальвинизм придавал все большее значение, особенно утверждая, что успехи в 
земной жизни, вытекающие из этих усилий, являются знаком спасения (25). 
В том, что кальвинизм так настойчиво подчеркивал необходимость добродетельной 
жизни, заключался особый психологический смысл. Кальвинизм требует, чтобы 
человек постоянно старался жить по-божески и никогда не ослаблял этого 
стремления; оно должно быть непрерывным. Эта доктрина находится в видимом 
противоречии с доктриной бесполезности усилий человека для его спасения; 
гораздо более подходящим ответом кажется фаталистический отказ от любого усилия,
 однако некоторые психологические соображения показывают, что это не так. 
Тревога, чувство бессилия и ничтожности, особенно сомнения относительно своей 
участи после смерти,- все эти факторы создают гнетущее душевное состояние, 
которого практически никто не может выдержать. Трудно представить себе человека,
 который испытывал бы такой страх и при этом был бы способен отдыхать, 
радоваться жизни и спокойно смотреть в будущее. Избавиться от невыносимого 
состояния неуверенности, от парализующего чувства собственного убожества можно 
только тем способом, который так отчетливо предлагает кальвинизм: развить 
лихорадочную деятельность, делать что-нибудь . При этом активность приобретает 
принудительный характер: индивид должен быть деятелен, чтобы побороть свое 
чувство сомнения и бессилия. Усилия и активность такого рода происходят не из 
внутренней силы и уверенности в себе; это отчаянная попытка избавиться от 
тревоги. 
Этот механизм легко наблюдать во время приступов панического страха. Человек, 
который в течение ближайших часов должен узнать у врача диагноз своей болезни - 
а диагноз может оказаться роковым,- вполне естественно, находится в состоянии 
тревоги и страха. Как правило, он не станет спокойно сидеть и ждать; гораздо 
чаще тревога - если только не парализует его - погонит его что-либо делать. Он 
станет вышагивать взад и вперед, начнет задавать вопросы, разговаривать с 
каждым, кто попадется, прибирать свой стол, писать письма и т.д. Он может и 
продолжать свою обычную деятельность, но более активно, лихорадочно. Какую бы 
форму ни принимала его активность, эти усилия стимулируются беспокойством и 
направлены на подавление чувства бессилия. 
Усилие в кальвинистской доктрине имеет еще и другой психологический смысл. Сам 
факт неутомимости человека в его усилиях, какие-то достижения в моральном 
совершенствовании или в мирских делах служат более или менее явным признаком 
того, что человек принадлежит к числу избранных. Иррациональность такого 
вынужденного усилия состоит в том, что деятельность служит не достижению 
какого-то результата, а выяснеет линию будущего; причем это будущее 
предопределено заранее и не зависит от деятельности человека, находится вне его 
контроля. Этот механизм хорошо известен у невротиков. Когда такие люди боятся 
результатов какого-либо начинания, важного для них, то в ожидании ответа они 
могут считать окна зданий или деревья на улице: если получится четное число, 
человек чувствует, что все будет в порядке; если нечетное - это знак, что дело 
худо. Часто такое сомнение относится не к какому-то определенному моменту, а ко 
всей жизни человека; в этом случае стремление увидеть "знак" будет непреходящим.
 Нередко связь между таким подсчетом - деревьев, камней, игрой в карты и т.п. - 
и сомнениями, тревогой является неосознанной. Человек может пристраститься к 
картам из-за смутного чувства беспокойства, и только анализ обнажает скрытую 
функцию этой его деятельности - отгадать будущее. 
В кальвинизме такой смысл усилия стал частью религиозного учения. Сначала это 
относилось главным образом к моральному усилию. Но с течением времени акцент 
все больше смещался в сторону мирской деятельности и результатов этой 
деятельности. Таким образом, экономический успех превратился в знак милости 
божьей, а неуспех - в знак проклятия. 
Из этого рассуждения видно, что стремление к непрерывному усилию, неустанной 
работе отнюдь не противоречит принципиальному убеждению в бессилии человека, а, 
напротив, является психологическим результатом этого убеждения. Таким образом, 
усилия и работа приобрели совершенно иррациональный характер. Они не могут 
изменить судьбу, предначертанную богом, не зависящую ни от каких усилий 
человека, а служат лишь средством заранее узнать эту предначертанную судьбу. В 
то же время лихорадочная деятельность помогает справиться с невыносимым 
ощущением беспомощности. 
Можно считать, что новое отношение к усилию и труду, ставшему самоцелью,- это 
важнейший психологический сдвиг, какой произошел в человеке с конца средних 
веков. В каждом обществе человек должен трудиться, чтобы жить. Многие общества 
решали эту проблему, возлагая труд на рабов и позволяя свободным гражданам 
посвящать себя "более благородным" занятиям. В таких обществах работа была 
недостойна свободного человека. В средневековом обществе бремя труда тоже было 
распределено между разными классами социальной иерархии отнюдь не равномерно, 
существовала достаточно тяжелая эксплуатация. Но отношение к труду было не 
таким, какое развилось впоследствии, в Новое время. Труд не имел абстрактного 
характера, он состоял не в производстве каких угодно товаров, которые, может 
быть, удастся выгод