ки и практически ею овладеть, а 
во-вторых, можно наслаждаться ее красотой. Человек открывает мир и практически 
- открывая новые континенты, - и духовно, развивая дух космополитизма - тот дух,
 который позволил Данте сказать: "Моя страна - весь мир" (5). 
Возрождение было культурой богатого и сильного класса, который оказался на 
гребне волны, поднятой штормом новых экономических сил. Простой народ, которому 
не досталось ни нового богатства, ни новой власти, превратился в безликую массу,
 потерявшую уверенность своего прежнего положения; этой массе льстили или 
угрожали, но власть имущие всегда манипулировали ею и эксплуатировали ее. Бок о 
бок с новым индивидуализмом поднимался и новый деспотизм. Свобода и тирания, 
индивидуализм и анархия тесно переплелись. Возрождение было культурой не мелких 
торговцев или ремесленников, а богатых аристократов и бюргеров. Их 
экономическая деятельность, их богатство давали им чувство свободы и сознание 
индивидуальности. Но и они тоже понесли потерю: они потеряли ту уверенность и 
чувство принадлежности, которые обеспечивала им средневековая социальная 
структура. Они стали более свободны, но и более одиноки. Они пользовались своей 
властью и богатством, чтобы выжать из жизни все радости, до последней капли; но 
при этом им приходилось применять все средства, от психологических манипуляций 
до физических пыток, чтобы управлять массами и сдерживать конкурентов внутри 
собственного класса. Все человеческие отношения были отравлены этой смертельной 
борьбой за сохранение власти и богатства. Солидарность с собратьями, или по 
крайней мере с членами своего класса, сменилась циничным обособлением; другие 
люди рассматривались как "объекты" использования и манипуляций либо безжалостно 
уничтожались, если это способствовало достижению собственных целей. Индивид был 
охвачен страстным эгоцентризмом, ненасытной жаждой богатства и власти. В 
результате было отравлено и отношение преуспевающего индивида к своей 
собственной личности, его чувство уверенности в себе и ощущение безопасности. 
Он сам превратился в такой же объект собственных манипуляций, в какой раньше 
превратились все остальные. Есть основания сомневаться в том, что полновластные 
хозяева капитализма эпохи Возрождения были так счастливы и уверены в себе, как 
это часто изображают. По-видимому, новая свобода принесла им не только 
возросшее чувство силы, но и возросшую изоляцию, сомнения, скептицизм (6) и, 
как результат всего этого, тревогу. Это противоречие мы находим в философских 
сочинениях гуманистов. Они подчеркивают человеческое достоинство, 
индивидуальность и силу, но в их философии обнажаются неуверенность и отчаяние 
(7). 
Эта внутренняя неуверенность, происходящая из положения изолированного индивида 
во враждебном мире, по-видимому, объясняет возникновение новой черты характера, 
которая, как указывает Буркхардт (8), стала свойственна индивиду эпохи 
Возрождения, в то время как у члена средневековой социальной структуры ее не 
было или по крайней мере она была выражена гораздо слабее. Речь идет о 
страстном стремлении к славе. Если смысл жизни стал сомнителен, если отношения 
с другими и с самим собой не дают уверенности, то слава становится одним из 
средств, способных избавить человека от сомнений. Она приобретает примерно ту 
же функцию, что египетские пирамиды или христианская вера в бессмертие: она 
выводит индивидуальную жизнь из физических границ, возносит ее на уровень 
неразрушимости. Если имя человека известно современникам и он может надеяться, 
что так оно будет и впредь, его жизнь приобретает смысл и значение уже 
благодаря ее отражению в сознании других. Разумеется, такое решение проблемы 
неуверенности было доступно лишь той социальной группе, члены которой обладали 
реальной возможностью достижения славы. Бесправные и бессильные массы таких 
возможностей не имели, и городской средний класс, ставший главной опорой 
Реформации, нашел, как мы покажем, другое решение. 
Мы начали исследование с эпохи Возрождения потому, что в это время зародился 
современный индивидуализм, а также потому, что работа, проделанная 
историографами этого периода, проливает свет на важные факторы интересующего 
нас процесса. Этот процесс - выход человека из доиндивидуального существования 
и полное осознание себя в качестве отдельного существа. Но хотя идеи 
Возрождения и оказали значительное влияние на дальнейшее развитие европейской 
мысли, однако основные корни современного капитализма, его экономической 
структуры и его духа мы находим не в итальянской культуре позднего 
средневековья, а в экономической и общественной ситуации Центральной и Западной 
Европы и в выросших из нее доктринах Лютера и Кальвина. 
Основное различие этих двух культур состоит в следующем. Культура Возрождения 
представляла общество сравнительно высокоразвитого торгового и промышленного 
капитализма; небольшая группа богатых и обладавших властью индивидов управляла 
этим обществом, составляя социальную базу для философов и художников, 
выражавших дух этой культуры. Реформация, напротив, была главным образом 
религией крестьянства и низших слоев городского общества. В Германии тоже были 
богатые дельцы, например Фуггеры, но не им были адресованы новые религиозные 
доктрины и не они составляли ту основу, на которой вырос современный капитализм.
 Как показал Макс Вебер, основой современного капиталистического развития 
западного мира стал городской средний класс. 
В соответствии с совершенно различной социальной основой Возрождения и 
Реформации естественно и различие духа этих движений. Некоторые различия будут 
видны из дальнейшего рассмотрения теологии Лютера и Кальвина. Мы сосредоточим 
внимание на том, как освобождение индивида от прежних уз повлияло на склад 
характера представителей городского среднего класса, и покажем, что 
протестантство и кальвинизм, давая выражение новому чувству свободы, в то же 
время представляли собой бегство от бремени этой свободы. 
Вначале мы рассмотрим экономическую и социальную обстановку в Европе, особенно 
в Центральной Европе,