собственную ориентацию: так, он может 
быть "религиозным", но при этом не считать себя таковым или, наоборот, быть 
"нерелигиозным" и при этом считать себя, скажем, христианином. У нас нет 
специального слова для обозначения эмпирического содержания религии без ее 
концептуального и институционального аспектов. Поэтому я использую кавычки, 
чтобы обозначить "религиозное" как эмпирическую, субъективную ориентацию 
независимо от той концептуальной структуры, в которой выражается 
"религиозность" индивида1. 
 
1Тему атеистического религиозного опыта глубже других рассмотрел Эрнст Блох 
(1972 г.). 
 
Является ли западный мир христианским?
Исторические книги свидетельствуют, и большинство людей с этим согласны, что 
христианизация Европы началась в Римской империи при Константине, а затем, в 
VII в., "апостол германцев" Бонифаций и другие обратили в христианство 
язычников Северной Европы. Но была ли Европа когда-либо в действительности 
христианизирована*} 
Обычно на этот вопрос отвечают утвердительно, однако более глубокий анализ 
показывает, что христианизация Европы в значительной степени была мистификацией 
и в лучшем случае можно иметь в виду лишь ограниченную христианизацию между XII 
и XVI веками. В течение же нескольких столетий до и после этого в большинстве 
случаев происходили идеологизация и более или менее серьезное подчинение церкви.
 Чаще всего эти процессы не производили каких-либо изменений в сердце, за 
исключением разве подлинно христианских движений. 
Европа начала христианизироваться в эти четыре столетия. Церковники старались 
навязать христианские принципы в отношении собственности, цен, оказания помощи 
беднякам. Возникло -- главным образом под влиянием мистицизма -- множество 
полуеретических сект и лидеров, требовавших возвращения к принципам Христа, в 
том числе к осуждению собственности. Решающую роль в этом антиавторитарном 
гуманистическом движении сыграл мистицизм, достигший пика у Мейстера Экхарта, 
причем среди проповедников и последователей мистических движений стали 
выделяться женщины. Многими христианскими мыслителями высказывались идеи 
мировой религии или просто недогматического христианства; даже библейская идея 
бога была подвергнута сомнению. Эту линию, начатую в XIII в., продолжали в 
своей философии и в своих утопиях гуманисты Возрождения, выступавшие как с 
теологических, так и с нетеологических позиций. Действительно, между поздним 
средневековьем ("средневековым Возрождением") и собственно Ренессансом нет 
резкой грани. Для иллюстрации высокого духа позднего Возрождения приведу 
обобщающую картину, данную Фридрихом Б. Артцем. 
"Великие средневековые мыслители придерживались в социальных вопросах того 
мнения, что перед лицом Бога все люди равны и даже самый последний человек 
бесконечно ценен. Что же касается экономики, то тут они учили, что работа 
должна возвышать человеческое достоинство, а не служить его унижению, что 
никого нельзя заставлять действовать против его собственного блага и что 
заработная плата и цены должны устанавливаться на принципах справедливости. В 
сфере политики они считали, что государство должно быть основано на принципах 
морали, закон и отправление правосудия должны быть проникнуты христианскими 
идеями справедливости и что взаимоотношения между правителями и управляемыми 
должны основываться на взаимных обязательствах. Бог благословляет тех, кто 
управляет государством, собственностью и семьей, поэтому их следует всемерно 
использовать для -лужения божественным целям. Наконец, средневековый идеал 
подразумевал сильную веру в то, что все нации и народы являются частью одного 
великого сообщества. Гете говорил: "Превыше народов - человечество", а Эдит 
Кэвелл в ночь накануне своей казни в 1916 г. написала на полях своего 
экземпляра "Подражания Христу": "Патриотизм -- это еще не все". 
Действительно, если бы история Европы продолжалась в духе XII столетия, если бы 
в ней медленно, но поступательно развивался дух научного познания и 
индивидуализма, то ныне теше положение было бы весьма благоприятным. Однако 
разум начал вырождаться в манипулятивный интеллект, а индивидуализм -- в эгоизм.
 Короткий период христианизации окончился, и Европа возвратилась к своему 
изначальному язычеству. 
Несмотря на различия в концепциях веры, все ветви христианства характеризует 
один признак -- это вера в Иисуса Христа как спасителя, который отдал свою 
жизнь ради любви к ближним. Он был героем любви, героем без власти, который не 
прибегал к силе, не хотел ничего иметь. Он был героем бытия, он делился с 
людьми, давал им то, что имел. Эти качества глубоко импонировали как римским 
беднякам, так и некоторым богачам, задыхавшимся в атмосфере собственного 
эгоизма. Иисус взывал к сердцам людей, хотя с точки зрения разума в лучшем 
случае его можно считать наивным. Эта вера в героя любви завоевала сотни тысяч 
приверженцев; многие из них изменили свою жизнь или сами стали мучениками. 
Христианский герой был мучеником, так как, согласно иудаистской традиции, 
высший подвиг -- это отдать свою жизнь за бога или за ближнего. Мученик 
совершенно противоположен языческому герою, образ которого олицетворяли 
греческие и германские герои. Цель последних -- завоевание, победа, разрушение, 
грабеж, а итог жизни -- гордость, власть, слава, превосходство в умении убивать 
(Августин Блаженный сравнивал историю Древнего Рима с историей шайки 
разбойников). Мерилом доблести человека у языческого героя была его способность 
достичь власти и удержать ее; в момент победы он с радостью умирал на поле 
брани. В "Илиаде" Гомер дал величественное поэтическое описание деяний 
прославленных героев -- завоевателей и покорителей. Главное, что характеризует 
мученика,-- это быть, отдавать, дели