XVII и XVIII вв. Эта 
концепция возникла с легкостью во времена, когда слово "польза" перестало 
означать "польза для души", а приобрело значение "материальной, денежной 
выгоды". Это произошло в тот период, когда буржуазия не только освободилась от 
политических оков, но и сбросила все цепи любви и солидарности и начала 
исповедовать веру, что существование только для самого себя означает не что 
иное, как быть самим собой. Для Гоббса счастье -- это непрерывное движение от 
одного страстного желания (cupiditas) к другому; Ламетри рекомендует даже 
употребление наркотиков, так как они создают иллюзию счастья; де Сад считает 
законным удовлетворение жестоких импульсов именно потому, что они существуют и 
требуют удовлетворения. Эти мыслители жили в эпоху окончательной победы 
буржуазии, и то, что представляло собой далекий от философии образ жизни 
аристократов, стало для них теорией и практикой. 
Начиная с XVIII в. возникло много этических теорий: одни из них были более 
разработанными формами гедонизма, например утилитаризм, другие -- строго 
антигедонистическими системами -- теории Канта, Маркса, Торо и Швейцера. Однако 
в нашу эпоху, т.е. после окончания первой мировой войны, наблюдается возврат 
теории и практики радикального гедонизма. Стремление к безграничным 
наслаждениям вступает в противоречие с идеалом дисциплинированного труда, 
аналогично противоречию между этикой одержимости работой и желанием полного 
безделья в свободное от работы время. Бесконечный конвейер и бюрократическая 
рутина, с одной стороны, телевидение, автомобиль и секс -- с другой, делают 
возможным это противоречивое сочетание. Одна лишь одержимость работой, как и 
полное безделье, свели бы людей с ума. Сочетание же их друг с другом вполне 
позволяет жить. Кроме того, обе эти противоречивые установки соответствуют 
экономической необходимости: капитализм XX в. базируется как на максимальном 
потреблении производимых товаров и предлагаемых услуг, так и на доведенном до 
автоматизма коллективном труде. 
Принимая во внимание человеческую природу, можно сделать теоретический вывод, 
что радикальный гедонизм не может привести к счастью. Но и без теоретического 
анализа наблюдаемые факты с очевидностью свидетельствуют о том, что наш способ 
"поисков счастья" не приводит к благоденствию. Наше общество состоит из 
заведомо несчастных людей -- одиноких, вечно тревожащихся и унылых, способных 
только к разрушению, постоянно ощущающих свою зависимость и радующихся, если им 
удалось как-то убить время, которое они постоянно стремятся сэкономить. 
Может ли достижение наслаждения (как пассивный аффект в противоположность 
активному -- благоденствию и радости) быть удовлетворительным ответом на 
проблему существования человека -- вот вопрос, который решает наше время -- 
время величайшего социального эксперимента. Впервые в истории удовлетворение 
потребности в наслаждении не является привилегией меньшинства, а становится 
доступным для все большей части населения. В индустриальных странах данный 
эксперимент уже дал отрицательный ответ на поставленный вопрос. 
Еще одно психологическое утверждение индустриального века, заключающееся в том, 
что индивидуальные эгоистические устремления ведут к росту благосостояния 
каждого, а также к гармонии и миру, тоже не выдерживает критики с теоретической 
точки зрения, наблюдаемые факты подтверждают его несостоятельность. И все же 
этот принцип, отрицавшийся только одним из великих представителей классической 
политэкономии -- Давидом Рикардо, следует считать справедливым. Если человек 
эгоист, то это проявляется не только в его поведении, но и в его характере. Это 
значит: хотеть всего для себя; получать удовольствие от обладания самому и не 
делиться с другими; быть жадным, потому что, если целью является обладание, то 
индивид тем больше значит, чем больше имеет; испытывать антагонизм к другим 
людям -- к покупателям, которых надо обмануть, к конкурентам, которых следует 
разорить, к своим рабочим, которых необходимо эксплуатировать. Эгоист никогда 
не может быть удовлетворенным, так как его желания бесконечны; он должен 
завидовать тем, кто имеет больше, и бояться тех, кто имеет меньше. Но он 
вынужден скрывать свои чувства, чтобы изображать из себя (как перед другими, 
так и перед самим собой) улыбающегося, разумного, искреннего и доброго человека,
 каким старается казаться каждый. 
Стремление неограниченного обладания с неизбежностью ведет к классовой войне. 
Утверждение коммунистов о том, что в бесклассовом обществе не будет классовой 
борьбы, несостоятельно, ибо целью коммунистической системы является 
осуществление принципа неограниченного потребления. Но поскольку все хотят 
иметь больше, то образование классов неизбежно, а значит, неизбежна и классовая 
борьба, а в глобальном масштабе -- война между народами. Алчность и мир 
исключают друг друга. 
Коренные изменения, произошедшие в XVIII в., и вызвали к жизни такие 
руководящие принципы экономического поведения, как радикальный гедонизм и 
безграничный эгоизм. В средневековом обществе, как и в других высокоразвитых и 
примитивных обществах, экономическое поведение определялось этическими 
принципами. Для теологов-схоластов экономические категории "цена" и "частная 
собственность" были понятиями нравственной теологии. И если даже теологи с 
помощью найденных ими формулировок приспособили свой моральный кодекс к новым 
экономическим требованиям (например, определение Фомы Аквинского понятия 
"справедливая цена"), то экономическое поведение все же оставалось человеческим 
и, следовательно, соответствовало нормам гуманистической этики. Однако 
капитализм XVIII в. в несколько этапов претерпел радикальные изменения: 
экономическое поведение отделилось от этики и человеческих ценностей. 
Предполагалось, что экономическая система функционирует сама по себе, в 
соответствии со своими собственными законами, независимо от потребностей и воли 
человека. Разорение все большего числа мелких предприятий в интересах роста все 
более крупных