ическом, а не в эсхатологическом смысле. 
Сравнительно более позднего происхождения источник "Q" относится к одному из 
последующих этапов развития христианства. И здесь, в рассказе об искушении 
Иисуса Сатаной, обнаруживается все тот же выраженный в весьма сжатой форме 
принцип: осуждаются жажда вещей, стремление к власти и другие проявления 
принципа обладания. В ответ на первое искушение -- превратить камни в хлебы 
(что символизирует жажду материальных ценностей) Иисус отвечает: "Не хлебом 
одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих" [Евангелие 
от Матфея, IV, 4; от Луки, IV, 4]. Затем Сатана искушает Иисуса, обещая дать 
ему полную власть над природой (в нарушение законов тяготения) и, наконец, 
обещает ему неограниченное право владения всеми царствами на земле, но и это 
Иисус отвергает [Евангелие от Матфея, VI, 5-10; от Луки, VI, 5-12]. (Райнер 
Функ обратил мое внимание на тот факт, что искушение Иисуса происходит в 
пустыне, и, таким образом, вновь возникает тема Исхода.) 
Как видим, Иисус и Сатана олицетворяют два противоположных принципа: Сатана -- 
все, что связано с материальным потреблением, с властью над природой и 
человеком; Иисус -- начало бытия, а также идею, что отказ от обладания -- это 
предпосылка бытия. Итак, мир следует принципам Сатаны с евангельских времен. Но 
все же торжество этих принципов не уничтожило порыва осуществить истинное бытие,
 выраженное Иисусом, а также многими другими великими Учителями до и после него.
 
Некоторые еврейские общины, например, ессеи и та община, в которой были 
составлены рукописи Мертвого моря, следовали нормам этического ригоризма, 
связанного с отрицанием ориентации на обладание в пользу ориентации на бытие. 
Такое направление прослеживается на протяжении всей истории христианства в 
деятельности религиозных группировок, проповедовавших обет нищеты и отказ от 
собственности. 
Еще одно проявление радикальных концепций раннего христианства можно в той или 
иной степени обнаружить в писаниях отцов церкви, которые подвергались влиянию 
идей древнегреческих философов о частной и общинной собственности. 
Ограниченный объем данной книги не позволяет мне сколько-нибудь подробно 
рассмотреть эти учения, а также соответствующую теологическую и социологическую 
литературу1. В целом можно сделать вывод, что ранние церковные мыслители -- 
хотя и в разной степени -- резко осуждали роскошь и корыстолюбие и выражали 
презрение к богатству; однако по мере того как церковь превращалась во все 
более могущественный институт, эти взгляды делались все менее радикальными. 
 
1См. А.Ф.Утца, О.Шиллинга, Г.Шумахера и др. 
 
Юстин в середине II в. н.э. пишет: "Мы, кто однажды возлюбил превыше всего 
богатства [движимое имущество] и собственность [землю], обращаем теперь все, 
что мы имеем, в общую собственность и делимся ею с теми, кто живет в нужде". В 
"Послании к Диогнету" (также II в. н.э.) есть очень интересный отрывок, 
перекликающийся с выраженной в Ветхом Завете мыслью о бесприютности: "Всякая 
чужая страна -- их [христиан] отечество, и каждое отечество для них чужое". 
Тертуллиан (III в.) рассматривал торговлю как следствие корыстолюбия, считая, 
что она не нужна людям, чуждым жадности и алчности. Он утверждал, что торговля 
всегда таит в себе опасности идолопоклонства. Корыстолюбие было для него корнем 
всех зол1. 
 
1Приведенные отрывки взяты из работы О.Шиллинга; см. также приводимые им цитаты 
из К. Фарнера и Т.Зоммерлада. 
 
Василий Великий, как и другие отцы церкви, был убежден, что цель всех 
материальных благ -- служить людям: он формулировал свою мысль таким образом: 
"Тот, кто отбирает у другого одежды, называется вором; но разве тот, кто может, 
но не дает одежды бедняку, заслуживает иного имени?" (цитируется А.Ф.Утцем). 
Некоторые авторы усматривают в трудах Василия коммунистические тенденции, так 
как он подчеркивал, что изначально вещи принадлежали всем. Я закончу этот 
краткий обзор предостережением Иоанна Златоуста (IV в.): ничто не следует 
производить или потреблять в чрезмерном количестве. Он заявляет: "Не говорите: 
"Я пользуюсь тем, что мне принадлежит",-- вы пользуетесь тем, что не ваше; 
потворство и эгоизм делают все ваше не вашим; вот почему я называю это не вашим 
добром, потому что вы пользуетесь им с ожесточенным сердцем и утверждаете, что 
так правильно, что вы один живете на то, что ваше". 
Можно было бы и дальше продолжать цитировать взгляды отцов церкви о 
безнравственности частной собственности и эгоистичном использовании любой 
собственности. Но и эти приведенные выше немногочисленные высказывания 
свидетельствуют о постоянном отрицании ориентации на обладание, начиная с 
евангельских времен, на протяжении всего раннего христианства и в последующие 
века. Даже выступавший против явно коммунистических сект Фома Аквинский 
приходит к выводу, что институт частной собственности оправдан лишь постольку, 
поскольку он наилучшим образом служит целям удовлетворения всеобщего 
благосостояния. 
В классическом буддизме еще сильнее, чем в Ветхом и Новом заветах, 
подчеркивается первостепенное значение отказа от приверженности к любому виду 
собственности, в том числе и к своему собственному "я"; буддизм отрицает 
концепцию неизменной субстанции и даже стремление к самосовершенствованию1. 
 
1Для более глубокого понимания буддизма см. Nyanaponica Mahatera. The Heart of 
Buddhist Meditation; Pathways of Buddhist Thought: Essays from the Wheel. 
 
Мейстер Экхарт (ок. 1260-1327)
Различие между двумя способами существования -- обладанием и бытием -- с 
непревзойденными до сих пор глубиной и ясностью описал и проанализи