авно ими забытого 
иностранного языка, если это было жизненно необходимо для них. На основании 
собственного опыта могу сообщить следующее: не обладая достаточно хорошей 
памятью, я тем не менее был способен вспомнить содержание сна своего пациента, 
который анализировал две недели или даже пять лет назад, если мне приходилось 
снова лицом к лицу встретиться с этим человеком и сосредоточиться на его 
личности. А всего за пять минут до этого я был абсолютно не в состоянии 
вспомнить этот сон -- в этом не было особой необходимости. 
Вспоминание по принципу бытия предполагает оживление в памяти того, что человек 
видел или слышал ранее. Если мы попытаемся представить себе когда-то виденное 
лицо какого-то человека или какой-нибудь пейзаж, то сами можем испытать такое 
продуктивное восстановление в памяти. Вспомнить сразу мы не сможем ни то, ни 
другое; нам необходимо воссоздать этот предмет, мысленно оживить его. Такое 
восстановление в памяти не всегда бывает легким -- ведь для того, чтобы 
вспомнить то или иное лицо или определенный пейзаж, мы должны были в свое время 
смотреть на него достаточно внимательно. Когда такое вспоминание совершается, 
человек, чье лицо мы вспоминаем, предстает перед нами настолько живым, а пейзаж 
настолько отчетливым, как будто этот человек или пейзаж сейчас физически 
присутствует перед нами. 
В качестве примера того, как происходит восстановление в памяти лица или 
пейзажа по принципу обладания можно рассмотреть манеру очень многих людей 
рассматривать фотографии. Фотография, вызывая обычно такую реакцию: "Да, это 
он" или "Да, мне случалось бывать здесь", служит таким людям лишь 
вспомогательным средством для опознания человека или места и, следовательно, 
становится для них своего рода отчужденной памятью. 
Еще одну форму отчужденной памяти представляют собой записи. Фиксируя то, что я 
хочу запомнить, я приобретаю уверенность в том, что владею информацией, и 
потому не стараюсь удержать ее в своей голове. Я уверен в своей собственности 
-- только потеряв записи, я теряю также и память об этой информации. Я 
утрачиваю свою способность к запоминанию, так как мой банк памяти превратился в 
экстернализованную в виде записи часть меня самого. 
Как известно, людям, живущим в современном обществе, приходится держать в 
памяти множество самых разных сведений. Понятно, что хранение какой-то части 
этой информации в виде записей (заметок, книг и др.) неизбежно. Наблюдая за 
собой, легко убеждаешься в том, что при ведении записей всякого рода 
способность к запоминанию уменьшается. Здесь могут оказаться небесполезными 
несколько типичных примеров. Один из них ежедневно можно наблюдать в магазинах: 
сегодня продавец лишь в редчайших случаях пользуется устным счетом -- 
элементарное сложение двух-трех чисел он выполняет с помощью счетной машины. 
Другой пример относится к учебному процессу. Преподавателям хорошо известно, 
что те студенты, которые тщательно записывают на лекциях каждую фразу, скорее 
всего поймут и запомнят меньше, чем те, кто полагается на свою способность 
понять и, значит, запомнить хотя бы самое главное. Далее, музыканты знают, что 
тем, кто очень легко читает ноты с листа, без партитуры музыкальный текст 
запомнить труднее1. (В качестве примера музыканта, ориентированного на принцип 
бытия, можно привести Тосканини, который, как известно, обладал феноменальной 
памятью.) И наконец, последний пример: работая в Мексике, я заметил, что память 
неграмотных людей или тех, кто редко прибегает к записям, намного превосходит 
память хорошо образованных жителей развитых стран. Этот факт, кроме всего 
прочего, позволяет предположить, что грамотность не является таким уж большим 
благом, как это принято было считать до сих пор, особенно если люди пользуются 
ею для того, чтобы поглощать информацию, обедняющую их воображение и 
способность к переживанию. 
 
1 Эту информацию мне сообщил д-р Моше Будмор. 
 
Беседа
Различия между принципами обладания и бытия хорошо иллюстрируют два вида бесед. 
Представим себе сначала типичную картину спора, возникшего во время беседы двух 
людей. Один из них, А, имеет мнение X, а второй, В,-- мнение У. Каждый из них, 
отождествляющий себя со своим собственным мнением, озабочен тем, чтобы найти 
лучшие, т.е. более веские аргументы, и отстоять свою точку зрения. Ни один из 
них не собирается ее изменить и не надеется, что изменится точка зрения 
оппонента. Каждый из них боится изменить и собственное мнение -- именно потому, 
что оно является одной из частей его собственности и утрата его означала бы 
потерю части собственности. 
В беседе, которая не имеет характера спора, ситуация несколько отличается от 
описанной выше. Многим знакомы чувства, которые испытываешь при встрече с 
человеком, занимающим видное положение, или известным, или действительно 
обладающим некими достоинствами, или с тем, от кого мы хотим что-то получить: 
хорошую работу, любовь, восхищение. В подобных обстоятельствах большинство 
людей проявляют, по крайней мере, легкое беспокойство и часто "готовят" себя к 
важной для них встрече. Они обдумывают темы разговора, которые могли бы 
заинтересовать их собеседника; они заранее продумывают начало беседы; некоторые 
даже составляют себе план -- той ее части, которая отводится им самим. Они 
подбадривают себя, думая о том, что они имеют. свои прошлые успехи и личное 
обаяние (или свою способность внушать другим страх, если такое качество кажется 
им ценным), свои общественное положение, связи, внешность, одежды. Другими 
словами, они мысленно оценивают свои достоинства и достижения и, исходя из этой 
оценки, намереваются в предстоящей беседе выложить "товар лицом". Хорошо 
владеющий этим искусством человек действительно способен произвести впечатление 
на многих, хотя это впечатлени