встречаются или встречаются лишь очень редко, некоторые из символов сновидений 
встречаются не во всех других областях, а только в той или иной. Возникает 
впечатление, что перед нами какой-то древний, но утраченный способ выражения, 
от которого в разных областях сохранилось разное, одно только здесь, другое 
только там, третье в слегка измененной форме в нескольких областях. Я хочу 
вспомнить здесь фантазию одного интересного душевнобольного, воображавшего себе 
какой-то «основной язык», от которого во всех этих символических отношениях 
будто бы имелись остатки.

В-третьих, вам должно было броситься в глаза, что символика в других указанных 
областях не только сексуальная, в то время как в сновидении символы 
используются почти исключительно для выражения сексуальных объектов и отношений.
 И это нелегко объяснить. Не нашли ли исходно сексуально значимые символы 
позднее другое применение и не связан ли с этим известный переход от 
символического изображения к другому его виду? На этот вопрос, очевидно, нельзя 
ответить, если иметь дело только с символикой сновидений. Можно лишь 
предположить, что существует особенно тесное отношение между истинными 
символами и сексуальностью.

По этому поводу нам было дано в последние годы одно важное указание. Филолог Г. 
Шпербер (Упсала), 
[189]
работающий независимо от психоанализа, выдвинул (1912) утверждение, что 
сексуальные потребности принимали самое непосредственное участие в 
возникновении и дальнейшем развитии языка. Начальные звуки речи служили 
сообщению и подзывали сексуального партнера; дальнейшее развитие корней слов 
сопровождало трудовые операции первобытного человека. Эти работы были 
совместными и проходили в сопровождении ритмически повторяемых языковых 
выражений. При этом сексуальный интерес переносился на работу. Одновременно 
первобытный человек делал труд приятным для себя, принимая его за эквивалент и 
замену половой деятельности. Таким образом, произносимое при общей работе слово 
имело два значения, обозначая как половой акт, так и приравненную к нему 
трудовую деятельность. Со временем слово освободилось от сексуального значения 
и зафиксировалось на этой работе. Следующие поколения поступали точно так же с 
новым словом, которое имело сексуальное значение и применялось к новому виду 
труда. Таким образом возникало какое-то число корней слов, которые все были 
сексуального происхождения, а затем лишились своего сексуального значения. Если 
вышеизложенная точка зрения правильна, то перед нами, во всяком случае, 
открывается возможность понимания символики сновидений. Мы могли бы понять, 
почему в сновидении, сохраняющем кое-что из этих самых древних отношений, 
имеется такое огромное множество символов для сексуального, почему в общем 
оружие и орудия символизируют мужское, материалы и то, что обрабатывается, – 
женское. Символическое отношение было бы остатком древней принадлежности слова; 
вещи, которые когда-то назывались так же, как и гениталии, могли теперь в 
сновидении выступить для того же в качестве символов.

Но благодаря этим параллелям к символике сновидений вы можете также оценить 
характерную осо– 
[190]
бенность психоанализа, благодаря которой он становится предметом всеобщего 
интереса, чего не могут добиться ни психология, ни психиатрия. При 
психоаналитической работе завязываются отношения с очень многими другими 
гуманитарными науками, с мифологией, а также с языкознанием, фольклором, 
психологией народов и религиоведением, изучение которых обещает ценнейшие 
результаты. Вам будет понятно, почему на почве психоанализа вырос журнал Imago, 
основанный в 1912 г. под редакцией Ганса Сакса и Отто Ранка, поставивший себе 
исключительную задачу поддерживать эти отношения. Во всех этих отношениях 
психоанализ сначала больше давал, чем получал. Хотя и он извлекает выгоду из 
того, что его своеобразные результаты подтверждаются в других областях и тем 
самым становятся более достоверными, но в целом именно психоанализ предложил те 
технические приемы и подходы, применение которых оказалось плодотворным в этих 
других областях.1 Душевная 
жизнь

–
1 Фрейд ошибочно утверждает, будто психоанализ впервые проложил мост между 
психологическим исследованием, с одной стороны, и исследованиями культуры – с 
другой. Программа разработки «психологии народов» (культурно-исторической 
психологии) возникла задолго до Фрейда, в 60-х гг. прошлого века (Штейнталь, 
Лазарус и др.). В дальнейшем, в начале XX в., эту программу стремился 
реализовать В. Вундт в своей десятитомной «Психологии народов». За несколько 
лет до Вундта другой немецкий философ – В. Дильтей выступил с работой, в 
которой обосновывал необходимость наряду с естественнонаучной 
(«объяснительной») психологией развивать культурно-историческую 
(«описательную»), которая своим предметом имеет включенность духовной жизни 
личности в континуум культурно-смысловых связей.

Указанным концепциям был присущ психологизм – выведение социально-исторических 
явлений и продуктов из процессов и механизмов индивидуального сознания. Подмена 
общественных закономерностей динамикой бессознательных влечений является 
типичной особенностью психоанализа. За предложением Фрейда распространить