тра), по-видимому,
 только стилизация мужских гениталий. В древности подобия мужского члена 
считались самыми сильными защитными средствами (Apotropaea) против дурных 
влияний, и с этим связано то, что в приносящих счастье амулетах нашего времени 
всегда легко узнать генитальные или сексуальные символы. Рассмотрим такой набор,
 который носится в виде маленьких серебряных брелоков: четырехлистный клевер, 
свинья, гриб, подкова, лестница и трубочист. Четырехлистный клевер, собственно 
говоря, заменяет трехлистный; свинья – древний символ плодородия; гриб – 
несомненно, символ пениса, есть грибы, которые из-за своего несомненного 
сходства с мужским членом получили при классификации название Phallus 
impudicas; подкова повторяет очертание женского полового отверстия, а трубочист,
 несущий лестницу, имеет отношение к этой компании потому, что делает такие 
движения, с которыми в простонародье сравнивается половой акт (см. 
Anthropophyteia). С его лестницей как сексуальным символом мы познакомились в 
сновидении; нам на помощь приходит употребление в немецком языке слова 
«steigen» [подниматься], применяемого в специфически сексуальном смысле. 
Говорят: «Den Frauen nachsteigen» [приставать к женщинам] и «ein alter Steiger» 
[старый волокита]. По-французски ступенька называется la marche, мы находим 
совершенно аналогичное выражение для старого бонвивана «un vieux marcheur». С 
этим, вероятно, связано то, что при половом акте многих крупных животных самец 
взбирается, поднимается (steigen, besteigen) на самку. 
[186]
Срывание ветки как символическое изображение онанизма не только совпадает с 
простонародным изображением онанистического акта, но имеет и далеко идущие 
мифологические параллели. Но особенно замечательно изображение онанизма или, 
лучше сказать, наказания за него, кастрации, посредством выпадения и вырывания 
зубов, потому что этому есть аналогия в фольклоре, которая, должно быть, 
известна очень немногим лицам, видящим их во сне. Мне кажется несомненным, что 
распространенное у столь многих народов обрезание является эквивалентом и 
заменой кастрации. И вот нам сообщают, что в Австралии известные примитивные 
племена вводят обрезание в качестве ритуала при наступлении половой зрелости 
(во время празднеств по случаю наступления совершеннолетия), в то время как 
другие, живущие совсем рядом, вместо этого акта вышибают один зуб.

Этими примерами я закончу свое изложение. Это всего лишь примеры; мы больше 
знаем об этом, а вы можете себе представить, насколько содержательнее и 
интереснее получилось бы подобное собрание примеров, если бы оно было 
составлено не дилетантами, как мы, а настоящими специалистами в области 
мифологии, антропологии, языкознания, фольклора. Напрашиваются некоторые выводы,
 которые не могут быть исчерпывающими, но дают нам пищу для размышлений.

Во-первых, мы поставлены перед фактом, что в распоряжении видящего сон 
находится символический способ выражения, которого он не знает и не узнает в 
состоянии бодрствования. Это настолько же поразительно, как если бы вы сделали 
открытие, что ваша прислуга понимает санскрит, хотя вы знаете, что она родилась 
в богемской деревне и никогда его не изучала. При наших психологических 
воззрениях нелегко объяснить этот факт. Мы можем только сказать, что знание 
символики не осознается видевшим 
[187]
сон, оно относится к его бессознательной духовной жизни. Но и этим 
предположением мы ничего не достигаем. До сих пор нам необходимо было 
предполагать только бессознательные стремления, такие, о которых нам временно 
или постоянно ничего не известно. Теперь же речь идет о бессознательных знаниях,
 о логических отношениях, отношениях сравнения между различными объектами, 
вследствие которых одно постоянно может замещаться другим. Эти сравнения не 
возникают каждый раз заново, они уже заложены готовыми, завершены раз и 
навсегда; это вытекает из их сходства у различных лиц, сходства даже, 
по-видимому, несмотря на различие языков.

Откуда же берется знание этих символических отношений? Только небольшая их 
часть объясняется словоупотреблением. Разнообразные параллели из других 
областей по большей части неизвестны видевшему сон; да и мы лишь с трудом 
отыскивали их.

Во-вторых, эти символические отношения не являются чем-то таким, что было бы 
характерно только для видевшего сон или для работы сновидения, благодаря 
которой они выражаются. Ведь мы узнали, что такая же символика используется в 
мифах и сказках, в народных поговорках и песнях, в общепринятом 
словоупотреблении и поэтической фантазии.1 
Область

–
1 Идея о том, что в картинах сновидений имеется символическое содержание, 
требующее особого истолкования, сложилась в древнейшие времена. Обычно этому 
содержанию придавался прогностический смысл, хотя доступных логическому 
обоснованию и эмпирической проверке доказательств правомерности такого подхода 
не приводилось. Своеобразие позиции Фрейда, ставшей предметом острых дискуссий 
и побудившей многих сторонников признания важной роли бессознательных влечений 
отойти от того варианта психоанализа, который создал Фрейд, заключалось в том, 
что в качестве основного принципа объяснения содержания сновидений был выдвинут 
принцип сексуальной символики. Образы любых явлений, представляемых субъектом в 
сновидном состоянии, Фрейд сгруппировал в различные формы сексуальной символики.
 
[188]
символики чрезвычайно обширна, символика сновидений является ее малой частью, 
даже нецелесообразно приступать к рассмотрению всей этой проблемы исходя из 
сновидения. Многие употребительные в других областях символы в сновидениях н