ия не является прямым воспоминанием, но имеет 
определенное сходство с недавним переживанием. Или другое «трезвое» сновидение 
одной дамы. «Ее муж спрашивает: не настроить ли пианино? Она отвечает: не стоит,
 для него все равно нужно сделать новый чехол». Это сновидение повторяет почти 
без изменений разговор, происшедший за день до сновидения между мужем и ею. 
Чему же учат нас эти два «трезвых» сновидения? Только тому, что в них можно 
найти повторения из дневной жизни или из связей с ней. Это было бы значимо, 
если бы относилось ко всем сновидениям. Но об этом не может быть и речи; это 
относится только к небольшому числу сновидений, в большинстве же их нельзя 
найти связей с предыдущим днем, а бессмысленные и абсурдные сновидения этим 
вообще никак не объясняются. Мы знаем только, что сталкиваемся с новыми 
проблемами. Мы не только хотим знать, о чем говорит сновидение, но даже в тех 
случаях, когда оно, как в вышеприведенных примерах, ясно выражено, мы хотим 
знать также, почему и зачем повторяется это знакомое, только что пережитое. 
[106]
Я полагаю, что вы, как и я, только устанете, продолжая подобные эксперименты. 
Мы видим, что недостаточно одного интереса к проблеме, если не знать пути, 
который привел бы к ее решению. Пока у нас этого пути нет. Экспериментальная 
психология не дала нам ничего, кроме некоторых очень ценных данных о значении 
раздражений как побудителей сновидений. От философии нам нечего ждать, кроме 
высокомерных упреков в интеллектуальной малоценности нашего объекта; у 
оккультных наук мы и сами не хотим ничего заимствовать.1 История и народная 
молва говорят нам, что сновидение полно смысла и значения, оно предвидит 
будущее; это, однако, трудно предположить и, конечно, невозможно доказать. 
Таким образом, при первой же попытке мы оказались полностью беспомощны.

Неожиданно помощь приходит к нам оттуда, откуда мы и не подозревали. В нашем 
словоупотреблении, которое далеко не случайно, а является выражением древнего 
познания, хотя его и надо оценивать с осторожностью, – в нашем языке есть 
примечательное выражение «сны наяву» (Tagtrдume). Сны наяву являются фантазиями 
(продуктами фантазии); это очень распространенные феномены, наблюдаемые как у 
здоровых, так и у больных и легко доступные для изучения на себе. Самое 
удивительное в этих фантастических образованиях то, что они сохранили 
назва-

–
1 Говоря о том, что психоанализ ничего не заимствует у оккультных наук, Фрейд 
имел в виду неприятие при толковании сновидений различных мистических 
представлений о зависимости этого феномена от особых таинственных сил, 
недоступных научному опыту и рациональному анализу. Вопрос об отношении 
психоанализа к оккультизму (в связи с вопросом о сновидениях) Фрейд детально 
рассматривает в «Продолжении лекции». 
[107]
ние «снов наяву», не имея двух общих для всех сновидений черт. Уже их название 
противоречит отношению к состоянию сна, а что касается второй общей черты, то в 
них ничего не переживается, не галлюцинируется, а что-то представляется: 
сознаешь, что фантазируешь, не видишь, но думаешь. Эти сны наяву появляются в 
возрасте, предшествующем половой зрелости, часто уже в позднем детстве, 
сохраняются в годы зрелости, затем от них либо отказываются, либо они остаются 
до престарелого возраста. Содержание этих фантазий обусловлено вполне ясной 
мотивацией. Это сцены и происшествия, в которых находят свое удовлетворение 
эгоистические, честолюбивые и властолюбивые потребности или эротические желания 
личности. У молодых мужчин обычно преобладают честолюбивые фантазии, у женщин, 
честолюбие которых ограничивается любовными успехами, – эротические. Но 
довольно часто и у мужчин обнаруживается эротическая подкладка; все геройские 
поступки и успехи должны способствовать восхищению и благосклонности женщин.1 
Впрочем, сны наяву очень разнообразны, и их судьба различна. Каждый из них 
через короткое время или обрывается и заменяется новым, или они сохраняются, 
сплетаются в длинные истории 
и

–
1 Обращаясь к процессам воображения в их различных формах, Фрейд игнорирует или,
 во всяком случае, не придает значения вопросу о соотношении между этими 
психическими процессами и воспроизводимыми в них (хотя и в трансформированном 
виде) связями реальных, независимых от сознания личности и его неосознаваемых 
установок объектов реального мира. В содержании и смысле продуктов деятельности 
фантазии он акцентирует лишь одну сторону – удовлетворение потребности или 
эротических желаний индивида. Это неизбежно ведет к односторонней и потому 
неадекватной интерпретации личностного смысла представлений воображения. 
[108]
приспосабливаются к изменяющимся жизненным обстоятельствам. Они идут, так 
сказать, в ногу со временем и получают «печать времени» под влиянием новой 
ситуации. Они являются сырым материалом для поэтического творчества, потому что 
из снов наяву поэт создает путем преобразований, переделок и исключений 
ситуации, которые он использует в своих новеллах, романах, пьесах.1 Но героем 
снов наяву всегда является сама фантазирующая личность или непосредственно, или 
в какой-либо очевидной идентификации с другим лицом.

Может быть, сны наяву носят это название из-за такого же отношения к 
действительности, подчеркивая, что