и он имеет то общее, что 
проявляется и у здоровых. Но в остальном условия нашей работы менее 
благоприятны. Ошибочные действия всего лишь недооценивались наукой, их мало 
изучали; но, в конце концов, нет ничего постыдного заниматься ими. Правда, 
говорили, что есть вещи поважнее, но 
можно

–
1 Проблема сновидений изначально служила отправной во всех построениях Фрейда. 
С ней связаны истоки психоаналитического движения (ей была посвящена первая 
крупная книга Фрейда «Толкование сновидений» (1900), которую принято считать 
основополагающей для психоанализа). Поскольку при сновидениях механизм 
сознательно-волевого контроля, регулирующий поведение при бодрствовании, 
выключен, эта область открывала простор для изучения неосознаваемых психических 
проявлений. Трактовка сновидения как симптома невроза отвергается современной 
наукой, хотя определенные нервно-психические и психосоматические расстройства 
влияют на характер сновидений. Это влияние, подмеченное психоанализом, дало 
повод для широких методологических и мировоззренческих выводов, выходящих 
далеко за пределы того, о чем реально свидетельствует опыт изучения корреляций 
между содержанием сновидений и мотивационной сферой личности, какой она 
проявляется в этом содержании. 
[89]
и из них кое-что извлечь. Заниматься же сновидениями не только непрактично и 
излишне, но просто стыдно; это влечет за собой упреки в ненаучности, вызывает 
подозрение в личной склонности к мистицизму. Чтобы врач занимался сновидениями, 
когда даже в невропатологии и психиатрии столько более серьезных вещей: опухоли 
величиной с яблоко, которые давят на мозг, орган душевной жизни, кровоизлияния, 
хронические воспаления, при которых изменения тканей можно показать под 
микроскопом! Нет, сновидение – это слишком ничтожный и недостойный исследования 
объект.

И еще одна особенность, противоречащая всем требованиям точного исследования. 
Ведь при исследовании сновидения нет уверенности даже в объекте. Бредовая идея, 
например, проявляется ясно и определенно. «Я – китайский император», – заявляет 
больной во всеуслышание. А сновидение? Его часто вообще нельзя рассказать. 
Разве есть у рассказчика гарантия, что он передает сновидение правильно, а не 
изменяет многое в процессе пересказа, что-то придумывает вследствие 
неопределенности воспоминаний? Большинство сновидений вообще нельзя вспомнить, 
они забываются целиком, вплоть до мельчайших фрагментов. И на толковании этого 
материала и должна основываться научная психология или метод лечения 
больных?
Определенное преувеличение в этой оценке может нас насторожить. Возражения 
против сновидения как объекта исследования, очевидно, заходят слишком далеко. С 
утверждением о незначительности изучаемого объекта мы уже имели дело, разбирая 
ошибочные действия. Мы говорили себе, что великое может проявляться и в малом. 
Что касается неопределенности сновидения, то именно она является характерной 
его особенностью наряду с другими; явлениям нельзя 
[90]
предписывать их свойства. А кроме того, есть ведь ясные и вполне определенные 
сновидения. В психиатрии существуют и другие объекты, которые имеют тот же 
неопределенный характер, например, многие случаи навязчивых представлений, 
которыми, однако, занимаются респектабельные, признанные психиатры1. Мне 
вспоминается случай из моей врачебной практики. Больная обратилась ко мне со 
словами: «У меня такое чувство, как будто я причинила вред или хотела это 
сделать живому существу – ребенку? – или нет, скорее собаке, –