тельным, таким же 
бессознательным, как и вытесненное (Verdrдngte), над устранением которого мы 
работали. Следовало бы давно поставить вопрос: из какой части его душевной 
жизни исходит такое бессознательное сопротивление? Новичок в психоанализе 
быстро найдет ответ: это и есть сопротивление бессознательного. Двусмысленный, 
неприемлемый ответ! Если под этим подразумевается, что он исходит из 
вытесненного, то мы должны сказать: это не так! Вытесненному мы скорее припишем 
сильный импульс, стремление пробиться к сознанию. Сопротивление может быть 
только выражением Я, которое в свое время осуществило вытеснение, а теперь 
хочет его сохранить. Так мы всегда и понимали это раньше. С тех пор как мы 
предполагаем в Я особую инстанцию, представляющую ограничивающие и отклоняющие 
требования, Сверх-Я, мы можем сказать, что вытеснение является делом этого 
Сверх-Я, оно проводит вытеснение или само, или по его заданию это делает 
послушное ему Я. И вот если налицо случай, когда сопротивление при анализе 
пациентом не осознается, то это значит, что либо Сверх-Я и Я в очень важных 
ситуациях могут работать бессознательно, либо, что было бы еще значительнее, 
что некоторые части того и другого, Я и самого Сверх-Я, являются 
бессознательными. В обоих случаях мы вынуждены прийти к неутешительному выводу, 
что Сверх-Я и сознательное, с одной стороны, и вытесненное и бессознательное – 
с другой, ни в коем случае не совпадают (1).


–
(1) Это положение говорит о новом подходе Фрейда к проблеме неосознаваемой 
психики. Ее область, согласно излагаемому взгляду, охватывала, наряду со сферой 
бессознательных влечений, также (в известных масштабах) и другие компоненты 
личности, в том числе ее ядро – Я.


[348]
Уважаемые дамы и господа! Видимо, надо сделать передышку, против чего и вы тоже 
не будете возражать, но, прежде чем я продолжу, выслушайте мои извинения. Хочу 
сделать дополнения к введению в психоанализ, которое я начал пятнадцать лет 
тому назад, и вынужден вести себя так, будто и вы в этот промежуток времени не 
занимались ничем иным, кроме психоанализа. Я знаю, что это невероятное 
предположение, но я беспомощен, я не могу поступить иначе. И связано это с тем, 
что вообще очень трудно познакомить с психоанализом того, кто сам не является 
психоаналитиком. Поверьте, мы не хотим произвести впечатление, будто мы члены 
тайного общества и занимаемся какой-то тайной наукой. И все же мы должны 
признать и объявить своим убеждением, что никто не имеет права вмешиваться в 
разговор о психоанализе, не овладев определенным опытом, который можно получить 
только при анализе своей собственной личности. Когда я читал вам лекции 
пятнадцать лет тому назад, я пытался не обременять вас некоторыми 
умозрительными моментами нашей теории, но именно с ними связаны новые данные, о 
которых я хочу сказать сегодня.

Возвращаюсь к теме. Свое сомнение, могут ли Я или даже Сверх-Я быть 
бессознательными или они только способны осуществлять бессознательные действия, 
мы с полным основанием решаем в пользу первой возможности. Да, значительные 
части Я и Сверх-Я могут оставаться бессознательными, обычно являются 
бессознательными. Это значит, что личность ничего не знает об их содержании и 
ей требуется усилие, чтобы сделать их для себя сознательными. Бывает, что Я и 
со– 
[349]
знательное, вытесненное и бессознательное не совпадают. Мы испытываем 
потребность основательно пересмотреть свой подход к проблеме сознательное – 
бессознательное. Сначала мы были склонны значительно снизить значимость 
критерия сознательности, поскольку он оказался столь ненадежным. Но мы 
поступили бы несправедливо. Здесь дело обстоит так же, как с нашей жизнью: она 
не многого стоит, но это все, что у нас есть. Без света этого качества сознания 
мы бы затерялись в потемках глубинной психологии; но мы имеем право попытаться 
сориентировать себя по-новому.

То, что должно называться сознательным, не нуждается в обсуждении, здесь нет 
никаких сомнений. Самое старое и самое лучшее значение слова «бессознательный» 
– описательное: бессознательным мы называем психический процесс, существование 
которого мы должны предположить, поскольку мы выводим его из его воздействий, 
ничего не зная о нем. Далее, мы имеем к нему такое же отношение, как и к 
психическому процессу другого человека, только он-то является нашим собственным.
 Если выразиться еще конкретнее, то следует изменить предложение следующим 
образом: мы называем процесс бессознательным, когда мы предполагаем, что он 
активизировался сейчас, хотя сейчас мы ничего о нем не знаем. Это ограничение 
заставляет задуматься о том, что большинство сознательных процессов сознательны 
только короткое время; очень скоро они становятся латентными, но легко могут 
вновь стать сознательными. Мы могли бы также сказать, что они стали 
бессознательными, если бы вообще были уверены, что в состоянии латентности они 
являются еще чем-то психическим. Таким образом мы не узнали бы ничего нового и 
даже не получили бы права ввести понятие бессознательного в психологию. Но вот 
появляется новый опыт, который мы уже можем продемонстрировать на [примере] 
ошибоч– 
[350]
ных действий. Например, для объяснения какой-то оговорки мы вынуждены 
предположить, что у допустившего ее образовалось определенное речевое намерение.
 По происшедшей ошибке в речи мы со всей определенностью догадываемся о нем, но 
оно не осуществилось, т. е. оно было бессознательным. Если мы по прошествии 
какого-то времени приводим его говорившему и тот сможет признать его знакомым, 
то, значит, оно было бессознательным лишь какое-то время, если же он будет 
отрицать его как чуждое ему, то,