е поддаться впечатлению, что самые тяжелые упреки часто очень
мало подходят к собственной личности больного, но при некоторых
незначительных изменениях легко применимы к какому-нибудь другому лицу,
которое больной любил, любит или должен был любить. Сколько раз ни
проверяешь положение дела - это предположение всегда подтверждается. Таким
образом, получаешь в руки ключ к пониманию картины болезни, открыв в
самоупреках упреки по адресу любимого объекта, перенесенные с него на
собственное "я".

Женщина, на словах жалеющая своего мужа за то, что он связан с такой
негодной женой, хочет, собственно говоря, обвинить своего мужа в
негодности, в каком бы смысле это ни понималось. Нечего удивляться тому,
что среди обращенных на себя мнимых самоупреков вплетены некоторые
настоящие; они получили возможность выступить на первый план, так как
помогают прикрыть другие и способствуют искажению истинного положения
вещей: они вытекают из борьбы за и против любви, поведшей к утрате любви.
Теперь гораздо понятнее становится и поведение больных. Их жалобы
представляют из себя обвинения (Anklagen) в прежнем смысле этого слова, они
не стыдятся и не скрываются, потому что все то унизительное, что они о себе
говорят, говорится о других; они далеки от того, чтобы проявить по
отношению к окружающим покорность и смирение, которые соответствовали бы
таким недостойным лицам, как они сами; они, наоборот, в высшей степени
сварливы, всегда как бы обижены, как будто по отношению к ним сделана
большая несправедливость. Это все возможно потому, что реакции их поведения
исходят еще из душевной направленности возмущения, переведенного
посредством особого процесса в меланхолическую подавленность.

Далее не представляется трудным реконструировать этот процесс. Сначала имел
место выбор объекта, привязанность либидо к определенному лицу; под
влиянием реального огорчения или разочарования со стороны любимого липа
наступило потрясение этой привязанности к объекту. Следствием этого было не
нормальное отнятие либидо от этого объекта и перенесение его на новый, а
другой процесс, для появления которого, по-видимому, необходимы многие
условия. Привязанность к объекту оказалась малоустойчивой, она была
уничтожена, но свободное либидо не было перенесено на другой объект, а
возвращено к "я". Однако здесь оно не нашло какого-нибудь применения, а
послужною только к идентификации (отождествлению) "я" с оставленным
объектом. Тень объекта пала таким образом на "я", которое в этом случае
рассматривается упомянутой особенной инстанцией так же, как оставленный
объект. Таким образом, потеря объекта превратилась в потерю "я", и конфликт
между "я" и любимым лицом превратился в столкновение между критикой "я" и
самим измененным, благодаря отождествлению, "я".

Кое-что из предпосылок и результатов такого процесса можно непосредственно
угадать. С одной стороны, должна была иметь место сильная фиксация на
любимом объекте, а с другой стороны - в противоречие с этим, небольшая
устойчивость привязанности к объекту. Это противоречие, по верному
замечанию O.Rank'а, по-видимому, требует, чтобы выбор объекта был сделан на
нарцистической основе, так что в случае, если возникают препятствия
привязанности к объекту, эта привязанность регрессирует к нарцизму.
Нарцистическое отождествление с объектом заменяет тогда привязанность к
объекту, а это имеет следствием то, что, несмотря на конфликт с любимым
лицом, любовная связь не должна быть прервана. Такая замена любви к объекту
идентификацией образует значительный механизм в нарцистических
заболеваниях. (...)

Меланхолия берет, таким образом, часть своих признаков у печали, а другую
часть у процесса регрессии с нарцистического выбора объекта. С одной
стороны, меланхолия, как и печаль, является реакцией на реальную потерю
объекта любви, но, кроме того, она связана еще условием, отсутствующим при
нормальной печали или превращающим ее в патологическую в тех случаях, где
присоединяется это условие. Потеря объекта любви представляет собой
великолепный повод, чтобы пробудить и проявить амбивалентность любовных
отношений. Там, где имеется предрасположение к неврозам навязчивости,
амбивалентный конфликт придает печали патологический характер и заставляет
ее проявиться в форме самоупреков в том, что сам виновен в потере любимого
объекта, т.е. сам хотел ее. В таких депрессиях при навязчивых неврозах
после смерти любимого лица перед нами раскрывается то, что совершает
амбивалентный конфликт сам по себе, если при этом не принимает участия
регрессивное отнятие либидо. Поводы к заболеванию меланхолией большей
частью, не ограничиваются ясным случаем потери вследствие смерти и
охватывают все положения огорчения, обиды разочарования, благодаря которым
в отношения втягивается противоположность любви и ненависти или усиливается
существующая амбивалентность. Этот амбивалентный конфликт, иногда более
реального, иногда более конституционного происхождения, всегда засуживает
внимания среди причин меланхолии. Если любовь к объекту, от которой
невозможно отказаться, в то время как от самого объекта отказываются, нашла
себе выход в нарцистическом ождествлении, то по отношению к этому объекту,
служащему заменой, проявляется ненависть, вследствие которой этот новый
объект оскорбляется, унижается и ему причиняется страдание, и благодаря
этому страданию ненависть получает садистическое удовлетворение. (...)

Только этот садизм разр