е настает время заменить мать другим сексуальным объектом.
И тут происходит внезапный поворот: юноша не покидает мать, но
идентифицирует себя с ней, он в нее превращается и ищет теперь объекты,
которые могут заменить ему его собственное "Я", которых он может любить и
лелеять так, как его самого любила и лелеяла мать. Этот часто наблюдающийся
процесс может быть подтвержден любым количеством случаев; он, конечно,
совершенно независим от всяких предположений, которые делаются относительно
движущей силы и мотивов этого внезапного превращения. Примечательна в этой
идентификации ее обширность, она меняет "Я" в чрезвычайно важной области -
а именно в сексуальном характере - по образцу прежнего объекта. При этом
сам объект покидается, покидается ли он совсем или только в том смысле, что
он остается в бессознательном, не подлежит здесь дискуссии. Идентификация с
потерянным или покинутым объектом, для замены последнего, интроекция этого
объекта в "Я", для нас, конечно, не является новостью. Такой процесс можно
непосредственно наблюдать на маленьком ребенке. Недавно в Международном
психоаналитическом журнале было опубликовано такое наблюдение. Ребенок,
горевавший о потере котенка, без всяких обиняков заявил, что сам он теперь
котенок, и стал поэтому ползать на четвереньках, не хотел есть за столом и
т. д.

Другой пример такой интроекции объекта дал нам анализ меланхолии, аффекта,
считающего ведь реальную или аффективную потерю любимого объекта одной из
самых важных причин своего появления. Основной характер этих случаев
заключается в жестоком унижении собственного "Я", в связи с беспощадной
самокритикой и горькими упреками самому себе. Анализы показали, что эта
оценка и эти упреки в сущности имеют своею целью объект и представляют
собой лишь отмщение "Я" объекту. Тень объекта отброшена на "Я". сказал я
однажды. Интроекция o6ъекта здесь чрезвычайно ясна.

Эти меланхолии, однако, выявляют и нечто другое, что может оказаться важным
для наших дальнейших рассуждений. Они показывают нам "Я" в разделении, в
расщепленности на две части, из которых каждая неистовствует против другой.
Эта другая часть есть часть, измененная интроекцией, заключающая в себе
потерянный объект. Но знакома нам и часть, так жестоко себя проявляющая.
Она включает совесть, критическую инстанцию, которая и в нормальные времена
критически подходила к "Я", но никогда не проявляла себя так беспощадно и
так несправедливо. Мы уже в предшествующих случаях должны были сделать
предположение (нарциссизм, печаль и меланхолия), что в нашем "Я"
развивается инстанция, которая может отделиться от другого "Я" и вступить с
ним в конфликт. Мы назвали ее "Идеалом Я" и приписали ей функции
самонаблюдения, моральной совести, цензуры сновидений и основное влияние
при вытеснении. Мы сказали, что она представляет собой наследие
первоначального нарциссизма, в котором детское "Я" удовлетворяло само себя.
Из влияний окружающего эта инстанция постепенно воспринимает требования,
которые предъявляются к "Я" и которые оно не всегда может удовлетворить; но
когда человек не может быть доволен своим "Я", он все же находит
удовлетворение в "Идеале Я", которое дифференцировалось из "Я". В мании
выслеживания, как мы далее установили, явно обнаруживается распад этой
инстанции, и при этом открывается ее происхождение от влияний авторитетов -
родителей прежде всего. Мы, однако, не забыли отметить, что мера удаления
"Идеала Я" от "Я" актуального очень варьируется для отдельных индивидов и
что у многих людей эта дифференциация внутри "Я" не больше дифференциацию у
ребенка. Однако прежде чем мы сможем использовать этот материал для
понимания либидинозной организации массы, мы должны принять во внимание
некоторые другие взаимоотношения между объектом и "Я"'









----------------------------------------------------------------------------
                        VIII. ВЛЮБЛЕННОСТЬ И ГИПНОЗ

Язык даже в своих капризах верен какой-то истине. Правда, он называет
"любовью" очень разнообразные эмоциональные отношения, которые и мы
теоретически сводим к слову любовь, но далее он все же сомневается,
настоящая ли, действительная, истинная ли эта любовь, и указывает внутри
этих любовных феноменов на целую шкалу возможностей. Нам тоже нетрудно
найти ее путем наблюдения.

В целом ряде случаев влюбленность есть не что иное, как психическая
захваченность объектом, диктуемая сексуальными первичными позывами в целях
прямого сексуального удовлетворения и с достижением этой цели и угасающая;
это то, что называют низменной, чувственной любовью. Но, как известно,
либидинозная ситуация редко остается столь несложной. Уверенность в новом
пробуждении только что угасшей потребности была, вероятно, ближайшим
мотивом, почему захваченность сексуальным объектом оказывалась длительной и
его "любили" и в те промежутки времени, когда влечение отсутствовало.

Из весьма примечательной истории развития человеческой любовной жизни к
этому надо добавить второй момент. В