ствие этого к эмоциональной привязанности к себе и друг
к другу; эти привязанности могли вытекать из стремлений, имевших заторможенную
сексуальную цель. Он вынуждал их, так сказать, к массовой психологии. Его
сексуальная ревность и нетерпимость стали в конечном итоге причиной массовой
психологии.
Можно также предположить, что изгнанные сыновья, разлученные с отцом,
использовали результат идентификации друг с другом для гомосексуальной 
объектной
любви и получили, таким образом, свободу для убийства отца.
Для того, кто становился его последователем, тоже дана была возможность
сексуального удовлетворения, и этим открыт был выход из условий массовой
психологии. Фиксация либидо на женщине, возможность удовлетворения без отсрочки
и без отлагательства положили конец значению заторможенных в смысле цели
сексуальных влечений и позволили нарцисизму всегда оставаться на одном и том же
уровне. К этому взаимоотношению между любовью и образованием характера мы еще
вернемся в последней главе.
Подчеркнем еще раз, как особенно поучительный момент, соотношение между
конституцией первобытной орды и условиями, предохраняющими искусственную массу
от распада. На примерах войска и церкви мы видели, что таким условием является
иллюзия об одинаковой любви вождя ко всем участникам массы. Но это -- 
прямо-таки
идеалистическая обработка соотношений, существующих в первобытной орде, в
которой все сыновья чувствуют себя одинаково преследуемыми отцом и одинаково
боятся его. Уже ближайшая форма человеческого общества, тотемистический клан,
предполагает это преобразование, на котором построены все социальные
обязательства. Неразрушимая прочность семьи, как естественного массового
образования, покоится на том, что эта необходимая предпосылка одинаковой любви
отца может действительно оказаться верной для нее.
Но мы ожидаем большего от оценки массы с точки зрения первобытной орды. Эта
оценка должна приблизить нас к пониманию того непонятного, таинственного в
массе, что скрывается за загадочными словами: гипноз и внушение. И я полагаю,
что эта оценка может приблизить нас к этому пониманию. Вспомним о том, что
гипноз заключает в себе нечто жуткое, характер же жуткого указывает на какое-то
вытеснение дряхлой старины и искренней привязанности31. Вспомним о том, как
производится гипноз. Гипнотизер утверждает, что он обладает таинственной силой,
лишающей субъекта его собственной воли, или -- что то же самое -- субъект верит
в то, что гипнотизер обладает такой силой. Эта таинственная сила -- в публике 
ее
еще часто называют животным магнетизмом -- должна быть той самой силой, которая
являлась для первобытных народов источником табу, т. е. силой, исходящей от
королей и от начальников, благодаря которой к ним опасно приближаться (Mana).
Гипнотизер хочет обладать этой силой; как же он выявляет ее? Требуя от человека,

чтобы тот смотрел ему в глаза; в типичном случае он гипнотизирует своим
взглядом. Но именно взгляд вождя опасен и невыносим для первобытных, как
впоследствии взгляд божества для смертных. Еще Моисей должен был служить
посредником между своим народом и Иеговой, так как народ не вынес бы взгляда
божества, и когда Моисей возвращается после общения с богом, то от его лика
исходит сияние, часть (Mana) перенеслась на него, как на посредника первобытных
людей32.
Конечно, гипноз можно вызвать и другими путями. Это может ввести в заблуждение,
это дало повод к необоснованным физиологическим теориям, как например гипноз,
вызванный фиксацией на блестящем предмете или выслушиванием монотонного шума. В
действительности эти приемы служат лишь отвлечению и приковыванию сознательного
внимания. Ситуация такова, как если бы гипнотизер сказал человеку: "займитесь
исключительно моей личностью, весь остальной мир совершенно неинтересен".
Конечно, было бы технически нецелесообразно, если бы гипнотизер действительно
повел такую речь. Благодаря ей гипнотизируемый был бы вырван из своей
бессознательной установки и у него возникло бы сознательное сопротивление. И
хотя гипнотизер старается не направлять сознательное внимание субъекта на его
намерения и хотя испытуемое лицо погружается в такое состояние, при котором 
весь
мир должен стать для него неинтересен, однако, гипнотизируемый бессознательно
концентрирует все свое внимание на гипнотизере, создает установку раппорта,
перенесения на гипнотизера. Косвенные методы гипнотизирования, подобно 
некоторым
техническим приемам остроумия, имеют, следовательно, результатом определенное
распределение душевной энергии, так как иное распределение нарушило бы течение
бессознательного процесса; эти методы приводят, в конце концов, к той же цели,
что и прямое воздействие путем пристального взгляда или пассов.
При гипнозе у человека существует бессознательная установка на гипнотизера в то
время, как сознательно он фиксирует свое внимание на изменяющихся, неинтересных
восприятиях. При психоаналитическом лечении имеет место противоположная
ситуация, что заслуживает здесь упоминания. Во время психоанализа, по крайней
мере, один раз бывает так, что пациент упрямо утверждает, что теперь ему
абсолютно ничего не приходит в голову. Его свободные ассоциации
приостанавливаются, и его обычные импульсы привести их в движение не достигают
цели. При настойчивости можно добиться, наконец, признания в том, что пациент
думает о виде, открывающемся из окон кабинета, об узоре обоев на стене, которую
он видит перед собой, или об электрической лампочке, спускающейся с потолк