нном случае, бьет мимо цели, это значит, что при
помощи басни сдвинуть мысль с той точки, на кото-
рую она направлена более значительными аргументами,
почти невозможно. Мы скорее имеем здесь дело с тем
определением аллегория, которое дал Квинтилиан, когда
басня неожиданно получила смысл, совершенно проти-
воположный тому, который выражали ее слова. Если же
мы возьмем за основу аллегории обыкновенное сход-

 
120	Л. С. Выготский. Психология искусства
ство, мы очень легко убедимся, что чем сильнее это сход-
ство, тем более плоской делается сама басня. Вот два
примера, которые я заимствую у Лессинга и Потебни:
один — эзоповская басня о курице и жадной хозяйке.
«У одной вдовы была курица, которая каждый день нес-
ла по яйцу. «Попробую я давать птице ячменю, авось
она будет нестись два раза в день»,— думает хозяйка.
Сказано — сделано. Но курица ожирела и перестала
нестись даже по разу в день.
Кто из жадности гонится за большим — лишается по-
следнего» (92, с. 12).
Другой пример — басня, обработанная Федром, отно-
сительно собаки с куском мяса: собака плыла с куском
мяса по реке, но увидела в воде свое отражение, захоте-
ла отобрать у другой собаки кусок мяса, но выпустила
изо рта свой и осталась ни при чем. Мораль та же са-
мая, что и прежде. Следовательно, категория этих случа-
ев, в которых может применяться аллегорически эта бас-
ня, опять совершенно одна и та же для обоих случаев.
Спрашивается, какая из двух басен более аллегорична и
какая поэтичнее? Я думаю, нет двух мнений о том, что
неизмеримо интереснее и поэтичнее басня о собаке, по-
тому что ничего более плоского, напоминающего обык-
новенный, пресный житейский рассказ, чем первая бас-
ня, и представить себе нельзя. Таких аллегорических
рассказов можно придумать бесчисленное количество
и каждый из них наделить особой аллегорией. Что рас-
сказывает первая басня кроме того, что курица неслась,
после ожирела и перестала нестись? Чем может заинте-
ресовать это даже ребенка и что, кроме ненужной мора-
ли, можно получить от чтения этой басни? Между тем
столь же бесспорно, что как аллегория она стоит неиз-
меримо выше своей соперницы и недаром именно ее вы-
брал Потебня для иллюстрации основного закона басни.
Большая аллегоричность заключается в том, что в этой
басне неизмеримо больше сходства с теми житейскими
случаями, к которым она может применяться, в то вре-
мя как у первой басни, в сущности говоря, сходства
большого с этими случаями пет.
Лессинг критикует Федра за то, что при изложении
этой басни он позволил себе изобразить дело так, будто
собака с мясом в зубах плыла по реке. «Это невозмож-
но,— говорит Лессинг,— если собака плыла но реке,

 
Анализ эстетической реакции	121
тогда она, конечно, так взволновала вокруг себя воду,
что для нее было совершенно невозможно увидеть свое
собственное отражение в воде.
Греческие басни говорят: собака, которая несла мясо,
проходила через реку; это, конечно, означает, что она
шла через реку» (150, .S. 77—78).
Даже такое несоблюдение житейской правдоподобно-
сти кажется Лессингу нарушением законов басни. Что
же он сказал бы о самой сущности этого сюжета, кото-
рый, строго говоря, совершенно не подходит ни к какому
случаю человеческой жадности? Ведь вся соль сюжета
и этой конкретной истории о собаке заключается в том,
что она увидела собственное же отражение, что она по-
гналась за призраком того самого мяса, которое было
у нее в зубах, и поэтому его потеряла. В этом соль бас-
ни, иначе эту басню можно было рассказать так: собака,
которая несла в зубах мясо, увидела другую собаку с
мясом в зубах, бросилась к ней, чтобы отнять у той
мясо, для этого выпустила свой кусок изо рта, в резуль-
тате она осталась без мяса. Совершенно очевидно, что
басня по своему логическому строю во всем совпадает
тогда с басней Эзопа. Из жадности герой басни гонится
вместо одного за двумя яйцами или кусками мяса и ос-
тается без одного. Ясно, что тогда пропадает вся поэтич-
ность этого рассказа, он делается пло