твен-
ный гроб цветами, говорит, разбрасывая цветы: «Неж-
нейшее — нежнейшей. Спи с миром» (V, I), и Лаэрт го-
ворит: «Опускайте гроб! Пусть из ее неоскверненной
плоти взрастут фиалки!» Чистота ее девственного, от-
казавшегося от рождений, брака («неоскверненная»),
образа — все связывается с цветами. В ее песне цветов
вместе со скорбной мелодией тягучего аромата увяд-
ших со смертью отца фиалок звучит целая гамма запа-
хов, ароматов. И эта молитвенная, певучая скорбь смер-
ти, где уловлен самый внутренний ритм слез, их душа,
их интимное:
Неужто он не придет?
Неужто он не придет?
Нет, помер он
И погребен,
И за тобой черед.
А были снежной белизны
Его седин волнистых льны,
Но помер он,
И вот
За упокой его души
Молиться мы должны,
И за все души христианские, господи помилуй!
Ну, храни вас бог (IV, 5).
 
460	Л. С. Выготский. Психология искусства
Вот видение отца в песне. Об ее безумии можно ска-
зать словами Лаэрта: «Набор слов почище иного смыс-
ла». В нем есть глубочайший (музыкальный), хоть и
неизреченный смысл, что-то молитвенное звучит в ее
скорби, напевах, цветах. В ее песнях об обманутой де-
вушке — отголосок трагического изъяна, ведущего к ги-
бели, отвергнутой любви, связавшей ее с Гамлетом,
уподобляет это потере девичества — эта любовь сдела-
ла ее иной, обрекла смерти. Тень смерти пала на нее:
магнитные нити трагедии связали и опутали. Опять в
рассказе королевы туманный покров набрасывается
на это.
Королева.
Лаэрт!
Офелия, бедняжка, утонула.
Лаэрт
Как, утонула? Где? Не может быть!
Королева
Над речкой ива свесила седую
Листву в поток. Сюда она пришла
Гирлянды плесть из лютика, крапивы,
Купав и цвета с красным хохолком,
Который пастухи зовут так грубо,
А девушки — ногтями мертвеца.
Ей травами увить хотелось иву,
Взялась за сук, а он и подломись,
И, как была, с копной цветных трофеев,
Она в поток обрушилась. Сперва
Ее держало платье, раздуваясь,
И, как русалку, поверху несло.
Она из старых песен что-то пела,
Как бы не ведая своей беды
Или как существо речной породы,
Но долго это длиться не могло,
И вымокшее платье потащило
Ее от песен старины на дно,
В муть смерти.
Лаэрт
Утонула!
Королева
Утонула! (IV, 7).
Это удивительный рассказ: самая смерть ее (полуса-
моубийство!) глубоко изумительна: полугибель, полу-
самоубийство — сук обломился, но она шла навстречу
смерти, пела отрывки старых песен, плыла с цветами,
венками и утонула. Магнитные нити вплелись в ее вен-
ки и потянули книзу, она пошла. Итак, до конца пьесы
остается нерешенным вопрос: неизвестно — сама ли она
искала смерти, или погибла помимо своей воли. Эта

 
Приложение	461
смерть на грани того и другого, когда то и другое
сливается, когда нельзя различить, сама ли она уто-
нула или не сама — последняя глубина непостижимо-
сти, последняя тайна воли и смерти. Так в рассказе ко-
ролевы то и другое слилось. И в замечательном разговоре
могильщиков, где под грубой диалектикой запутавших-
ся, мудрствующих мужиков, сбившихся в юридических
тонкостях, с удивительной силой иносказательности
вскрывается этот же, вопрос о смерти или самоубийст-
ве, о неразделенности того и другого, — окончательная
неразрешимость этого выявлена ясно (акт V, сц. 1).
Во всяком случае, они говорят о самоубийстве. Гамлет
там же говорит, видя похоронную процессию: «Как
искажен порядок! Это знак, что мы на проводах само-
убийцы». И священник говорит о погребении (могиль-
щики тоже об этом).
Священник. Кончина ее темна... Мы осквернили б святой
обряд, когда над нею реквием пропели, как над другими.