все то, что испугало Офелию в выраже-
нии глаз, в их скорби, в их жалком блеске — уловила
она, не знающая ничего, но чувствующая, хоть и обманы-
вающаяся,— этот налет потустороннего, страшную черту
замогильного, которая преобразила все. Смысл портрета
зажигается в глазах: «...так растерян, как будто был в
аду и прибежал порассказать об ужасах геенны». В этом
весь Гамлет, его объяснение. И дальше — безумная рас-
терянность жестов и движений и непонятная странность
поступков:
Офелия
Он сжал мне кисть и отступил па шаг,
Руки не разжимая, а другую
Поднес к глазам и стал из-под нее
Рассматривать меня, как рисовальщик.
Он долго изучал меня в упор,
Тряхнул рукою, трижды поклонился
И так вздохнул из глубины души,
Как будто бы он испустил пред смертью
Последний вздох. И несколько спустя
Разжал ладонь, освободив мне руку,
И прочь пошел, смотря через плечо.
Он шел, не глядя пред собой, и вышел,
Назад оглядываясь, через дверь.
Глаза все время на меня уставив.
Вот весь Гамлет со спущенными чулками, в расстегну-
том костюме, бледный, как рубашка, без шляпы, с гну-
щимися коленями, не говорящий ни слова, точно безмолв-
но со всем прощающийся, с остановившимся взглядом,
глубоко вздыхающий, точно этот вздох окончит его жизнь,
видящий свой путь без глаз: «Он шел, не глядя пред со-
бой». Так он проходит по всей трагедии, ведомый чем-то,
без плана, без глаз. Он, вырвавшийся из ада, из потусто-
роннего рассказать об ужасах, он, унесший в скорби глаз
замогильный отблеск потусторонней скорби, — в этом весь
он. И в течение всей пьесы он проходит точно лунатик,
ведомый странной силой, подземным голосом, с остановив-
шимся взглядом. Вот удивительная тень Гамлета в рас-
сказе: таким он остается все время. Здесь весь Гамлет
после перемены — уже иной, скорбный и пугающий,
здесь Гамлет после перелома. Этот перелом в Гамлете, его
второе рождение, которое есть основной факт, определив-
ший собой все, из которого с неизбежной последователь-
ностью трагедии вытекает все остальное, приходится на-
щупывать в «отражениях», У трагедии есть своя логика,

 
412	Л. С. Выготский. Психология искусства
может быть, темная и неотразимая. С некоторого време-
ни — это замечают в пьесе все — с Гамлетом случилось
что-то непонятное. Король, призывая Гильденстерна и
Розенкранца, друзей Гамлета, подосланных к нему, что-
бы выведать причину этой перемены, которая пугает и
короля и королеву, как и Офелию, говорит им:
До вас дошла уже, наверно, новость,
Как изменился Гамлет. Не могу
Сказать иначе, так неузнаваем
On внутренне и внешне. Не пойму,
Какая сила сверх отцовой смерти
Произвела такой переворот
В его душе. Я вас прошу обоих
Как сверстников его, со школьных лет
Узнавших коротко его характер,
Пожертвовать досугом и провесть
Его у пас. Рассейте скуку принца
Увеселеньями и стороной,
Как только будет случай, допытайтесь,
Какая тайна мучает его.
И нет ли от нее у нас лекарства (II, 2).
Короля и королеву пугает безумие Гамлета. Тайные токи
души дают знать, как гибельно это безумие, и король ста-
рается исцелить Гамлета. Он просит Гильденстерна и
Розенкранца развеселить Гамлета и узнать, что с ним.
Но перемена ясна: он не тот, что был, и телом и душой.
И королева говорит им: «Пожалуйста, пройдите тотчас к
сыну. Он так переменился». Король чувствует только при-
близительно — он связывает это с кончиной отца, но ду-
мает, что это не просто грусть по умершем. Полоний из
рассказа Офелии уловил то же