уч
С животным этим рядом. Так ревниво
Любивший мать, что ветрам не давал
Дышать в лицо ей. О земля и небо!
Что поминать! Она к нему влеклась,
Как будто голод рос от утоленья.
И что ж, чрез месяц... Лучше не вникать!
О женщины, вам имя вероломство!
Нет месяца! И целы башмаки,
В которых шла в слезах, как Ниобея,
За отчим гробом. И она, она —
 
Приложение	389
О боже, зверь, лишенный разуменья.
Томился б дольше — замужем — за кем:
За дядею, который схож с покойным,
Как я с Гераклом. В месяц с небольшим!
Еще от соли лицемерных слез
У ней на веках краснота не спала!
Нет, не видать от этого добра!
Разбейся, сердце, надо стиснуть зубы.
Пусть надрывается сердце — уста должны молчать.
Этот обет внутреннего молчания — он продает особый
облик всей роли принца. Все равно: неизреченна скорбь
сердца и темные предчувствия: это не может по-
вести к добру. Вот что связывает Гамлета.
Это, конечно, не размышления; размышлениями,
мыслью к этому прийти нельзя,— это, скорее, «to rea-
son most absurd». Это не обычный скорбный плач сы-
на — это, скорее, грех перед природой, это, скорее, от-
ражения, проекции иных, темных чувствований души
(как и все монологи — только проекции на плоскость
трагедии его темных глубин), неясных ему самому.
Первый период, Гамлет до явления Духа,— это сплош-
ное предчувствие, это знание невыявленное, по тая-
щееся в темной половине души. Поэтому здесь такое
смешение (в этом смешении — удивительный художе-
ственный стиль этого периода) еще обыденного, еще
простого — и уже необычного, уже вышедшего из об-
щего крута. Отсюда «смешанный» характер монолога —
отголосок и понятных осуждений и темное предчувствие
недоброго. Отсюда его речи о пьянстве к Горацио:
Гамлет
Но все же, чем вас встретил Эльсинор?
Пока гостите, мы вас пить научим.
И ирония еще такая простая о свадьбе матери:
Гамлет
Расчетливость. Гораций! С похорон
На брачный стол пошел пирог поминный.
И осуждения короля.
Гамлет
Король не спит и пляшет до упаду,
И пьет и бражничает до утра.
И чуть осилит новый кубок с рейнским,
Об этом сообщает гром литавр,
Как о победе (I, 4).
Это еще все на поверхности, это все простое, дневное,
одноцветное, не преломленное в глубинах души; это

 
390	Л. С. Выготский. Психология искусства
еще обычные осуждения, простая ирония, в них еще
нет последней глубины, они не зажжены внутренним
пламенем души. Это еще Гамлет — простой человек, не
отмеченный. Но уже в предчувствиях есть и другое.
Есть предваренная мудрость грядущих глубин и от-
кровений, есть сокровенное ощущение тайны, окутыва-
ющей все. И все это смешивается — эти две души в
Гамлете еще не нащупали, еще не открыли друг дру-
га, еще существуют параллельно и независимо одна от
другой. Точно два тока — две души эти — протекают в
Гамлете, и скоро они встретятся, ночная и дневная по-
ловины его. И все это смешано удивительным обра-
зом: в словах о пьянстве короля (акт I, сц. 4) Гамлет
говорит, что вино уничтожает все доблестные дела,—
в этих речах еще виден только виттенбергский сту-
дент, обличающий пороки двора, еще обыкновенный
глаз чувствуется в этом, еще холодная, не зажегшаяся
речь. И вот просвечивают отблески грядущего огня:
Бывает и с отдельным человеком,
Что, например, родимое пятно,
В котором он невинен, ибо, верно,
Родителей себе не выбирал,
Иль странный склад души, перед которым
Сдается разум, или недочет
В манерах, оскорбляющий привычки,—
Бывает, словом, что пустой изъян,
В роду ли, свой ли, губит человека
Во мненьи всех, будь доблести его
Как милость божья, чисты и несметны.
А все от этой глупой капли зла,
И сразу все добро идет насмарку.
Досадно ведь (I, 4).
Здесь в простых словах, которые все на поверхно-
сти, предчувствие трагедии, отзвук того страшного ры-
дания — «зачем я был когда-либо рожден...». Здесь
уже отсвет этого трагического пламени, озаряющего
всю пьесу и накладывающего такой злове