жит
Важнейшая причина наших сборов,
Источник беспокойства и предлог
К сумятице и сутолоке в крае.
Этот рассказ о прижизненной завязке событий — на
этой половине мира—(опять рассказ!) связывается с
потусторонним, замогильным явлением Духа: как уди-
вительно переплетено земное с небесным, здешнее с по-
тусторонним, то, что совершается здесь, на этой полови-
не известного мира, продолжается по ту сторону, связы-
вается, сплетается с ним.
Бернардо
Я думаю, что так оно и есть.
Не зря обходит в латах караулы
Зловещий призрак, схожий с королем.
Который был и есть тех войн виновник.
Раньше — король,— здесь — король — теперь — Тень, там
Дух — двойная завязка трагедии. Вот точное определе-
ние роли Тени: непонятно связана она со всем происхо-
дящим здесь, она — истинная завязка этих «войн». Роко-
вой поединок Гамлета и Фортинбраса, о котором рас-
сказывает Горацио, не кончился; он продолжается в
сыновьях, — не встречающихся ни разу,— бездейственная
борьба, что составляет внешнюю рамку трагедии. В ро-
ковые минуты истории и жизни чувствуется участие не-
земного в земных событиях. И эта Тень — бельмо, пы-
линка, закрывающая глаз души.
 
376	Л. С. Выготский. Психология искусства
Горацио
Он как сучок в глазу души моей,
В года расцвета Рима в дни побед,
Пред тем как властный Юлий пал, могилы
Стояли без жильцов, а мертвецы
На улицах невнятину мололи.
В огне комет кровавилась роса,
На солнце пятна появились; месяц,
На чьем влиянье зиждет власть Нептун,
Был болен тьмой, как в светопреставленье.
Такую же толпу дурных примет,
Как бы бегущих впереди событья,
Подобно наспех высланным гонцам,
Земля ц небо вместе посылают
В широты наши нашим землякам.
В самые высокие дни Рима пустели могилы, чувство-
валось замогильное — перед гибелью, являлись мертве-
цы. Таково «отражение» в душе студента Горацио явле-
ния Тени — высокохудожественный штрих. Тень тоже
знамение страшных событий, предчувствием которых так
насыщена эта сцена, — всегдашние предтечи судьбы,
прологи грядущего бедствия. Великие события, идя па
землю, отбрасывают впереди себя, перед собой тени91*.
Ведь тень — вообще в нашем смысле — есть отображе-
ние, отраженная проекция в двухмерном пространстве
трехмерного. Здесь тень есть проекция в трехмерном
пространстве трагедии — «четырехмерного», потусто-
роннего.
Но эта сцена важна не только в отношении общем —
она непосредственно начинает фабулу трагедии, откры-
вает ее действие.
Тень является снова — перед самым утром, в час,
когда ночь переходит в день — в смутный, двойной час,
когда приходящее утро вдвинуто в ночь, когда действи-
тельность окружена фантастикой. Существующая меж-
ду рассказом и действительностью, Тень снова возни-
кает из рассказа Горацио о Риме, о прологах судьбы.
Призрак возвращается.
Но тише! Вот он вновь! Остановлю
Любой ценой. Ни с места, наважденье!
О, если только речь тебе дана.
Откройся мне!
Быть может, надо милость сотворить
Тебе за упокой и нам во благо.
Откройся мне!
Быть может, ты проник в судьбу страны
И отвратить ее еще не поздно.
 
Приложение	377
Откройся!
Быть может, ты при жизни закопал
Сокровище, неправдой нажитое,—
Вас, духов, манят клады, говорят.
Откройся! Стой! Откройся мне!
Поет петух.
Держи его, Марцелл!
М а р ц е л л
Ударить алебардой?
Горацио
Бей, если увернется.
Бернардо
Вот он!
Горацио
Вот!
Призрак уходит.
М а р ц е л л
Ушел!
Горацио страстно доискивается смысла этого явле-
ния, он потрясен неведомой и неизведанной дотоле
силой ощущения сверхъестественной, замогильной реаль-
ности призрака. Он хочет понять смысл, связать не-
бесное с земным, чудесное с повседневным. Он, пора-
женный неведомой силой, — предлагает себя в сверши-
тели неизведанных велений Тени, но ум — его догадки
всегда еще менее ужасны, еще менее неправдоподобны
и сверхъестественны. Напрасно. Призрак с пением пе-
туха, с приходом утра исчезает. Этот удар мечом в Тень
(«ведь призрак, словно пар, неуязвим», — это понимает
даже Марцелл, а Горацио велел ударить), этот послед-
ний штрих реальности, почти «материаль