Милдред и отсутствие близости. Милдред была изнасилована в детстве, вследствие 
чего у нее были такие серьезные проблемы в физических отношениях с мужем, что 
брак находился на грани развала. Как только ее муж прикасался к ней, ее 
начинали преследовать травматические воспоминания прошлого. Этот пример делал 
невероятно сложной работу над их отношениями, так как было необходимо, чтобы 
она освободилась от прошлого — а это мучительный процесс.
Изучив отношения «здесь-и-сейчас» между нами, я смог найти немало общего между 
тем, как она относилась ко мне, и тем, как она относилась к своему мужу. Я 
часто чувствовал, что она пренебрегает мной во время сеансов. Хотя она была 
изумительным рассказчиком и обладала возможностью развлекать меня в течение 
долгого времени, мне было сложно «присутствовать» с ней — то есть быть 
связанным, заинтересованным, близким с ней, испытывать некое чувство взаимности.
 Она говорила много и сбивчиво, но никогда не просила меня рассказать о себе, 
не проявила никаких чувств или любопытства по поводу моего восприятия сеанса, 
никогда не была «там», обращаясь ко мне. Постепенно, по мере того, как я 
настойчиво заставлял ее фокусироваться на «междувости» наших взаимоотношений и 
степени ее отсутствия, и того, как она не допускала меня в свои мысли и чувства,
 Милдред начала понимать, насколько она отчуждала своего мужа. И однажды она 
начала сеанс со слов: «Почему-то, я не вполне понимаю почему, я только что 
сделала удивительное открытие: я никогда не смотрела в глаза моему мужу, когда 
мы занимались любовью».
Альберт и сдерживаемая ярость. Альберт, которому требовалось более часа, чтобы 
добраться до моего кабинета, часто ощущал панику при мысли, что его используют. 
Он знал, что накаляется гневом, но не мог найти способа выразить его. На одном 
сеансе он описал неприятную встречу со своей подружкой, которая, по его мнению, 
обманывала его, но он был настолько парализован страхом, что не мог и подумать 
о том, чтобы разобраться с ней. Сеанс казался мне скучноватым; мы проводили 
немало времени на многих сеансах, обсуждая этот материал, и я всегда чувствовал,
 что не могу ничем ему помочь. Я ощущал его разочарованность во мне: он намекал,
 что разговаривал со многими друзьями, которые придерживались того же мнения, 
что и я, и советовали ему поговорить с ней или порвать отношения. Я попытался 
сказать за него:
«Альберт, давайте посмотрим, смогу ли я угадать, что вы чувствуете во время 
этого сеанса. Вы тратите больше часа на дорогу, чтобы увидеться со мной, и 
платите мне немало денег. Но мне кажется, что мы повторяемся. Вы чувствуете, 
что я не помогаю вам. Я говорю то же, что и ваши друзья, но они делают это 
бесплатно. Вы, должно быть, разочарованы во мне, даже ощущаете себя обманутым, 
злы на меня за то, что я даю вам столь мало».
Он криво улыбнулся и признал, что моя оценка вполне справедлива. Я был очень 
близок. Я попросил его выразить все это его собственными словами. Он сделал это 
с некоторым трепетом. На что я ответил, что, хотя я не могу быть очень доволен 
тем, что не дал ему того, чего он хотел, мне очень понравилось, что он сказал 
мне это открыто: гораздо лучше быть честными друг с другом, ведь все равно 
опосредованно он испытывал эти чувства. Весь этот обмен любезностями оказался 
очень полезным для Альберта. Его чувства ко мне были близки чувствам к его 
подружке, и опыт их выражения без ужасных последствий был весьма поучителен.
Глава 18. Работа над проблемами здесь-и-сейчас 
До сих пор мы останавливались на том, как узнать основные проблемы пациента 
здесь-и-сейчас. Но что нам делать после того, как это произошло? Как мы можем 
применить эти наблюдения здесь-и-сейчас в терапевтической работе?
Пример. Вернемся к вышеописанной сцене — ситуации со сломанным замком и моей 
пациенткой, которая вертела его в руках каждую неделю и всегда извинялась за то,
 что не может закрыть дверь.
«Нэнси, — сказал я, — очень любопытно, что вы извиняетесь передо мной. Так, как 
будто бы в том, что моя дверь сломана, а я медлю с ремонтом, есть и ваша вина». 
«Вы правы. Я знаю. И все же я продолжаю это делать».
«Есть какие-нибудь предположения, почему?» «Мне кажется, это связано с тем, 
насколько важны вы для меня и насколько важна для меня терапия, и потому я 
стараюсь сделать так, чтобы никоим образом не обидеть вас».
«Нэнси, вы можете предположить, что я чувствую каждый раз, когда вы 
извиняетесь?» «Наверное, это раздражает вас».
Я кивнул. «Не буду отрицать. Но вы слишком быстро сказали это — так, как будто 
подобная ситуация знакома вам. Стоит ли за этим какая-то история?» «Я 
неоднократно слышала это раньше, — сказала она, — например, это сводит с ума 
моего мужа. Я знаю, что раздражаю многих, но все же продолжаю так поступать».
«Своими извинениями и вежливостью вы достигаете того, что раздражаете других. 
Более того, несмотря на то, что вы знаете это, вы все равно не можете 
остановиться. Но в результате вы сами должны что-то получать от этого. 
Интересно, что бы это могло быть?»
Этот разговор и последующие сеансы развились в нескольких плодотворных 
направлениях, особенно в области ее ярости по отношению ко всем: ее мужу, 
родителям, детям и мне. Педантичная в своих привычках, она открыла, насколько 
неисправная ширма нервировала ее. И не только дверь, но также и мой заваленный 
стол, нагроможденный беспорядочными грудами книг. Она также заявила, сколь 
нетерпелива по отношению ко мне из-за того, что мы не работаем быстрее.
Пример. После нескольких месяцев терапии, Луиза, пациентка, очень критично 
настроенная по отношению ко мне — к обстановке кабинета, схеме в бледных цветах,
 постоянному беспорядку на моем столе, моей одежде, неформальной и неполной 
форме моих счетов — рассказала мне о своих новых романтических отношениях. По 
ходу своего рассказа она отметила: