включающей в себя неудачное взаимодействие с другим человеком? Обычно терапевты 
изучают ситуацию очень глубоко и пытаются помочь пациенту понять его/ее роль в 
данных обстоятельствах, вырабатывают варианты альтернативного поведения, 
исследуют неосознанную мотивацию, просчитывают мотивацию других людей и ищут 
паттерны, то есть аналогичные ситуации, в которых пациент оказывался в прошлом. 
Освященная веками стратегия имеет свои недостатки: работа не только имеет 
тенденцию рационализироваться — очень часто она строится на неточной информации,
 которую дает пациент.
«Здесь-и-сейчас» предлагает гораздо лучший способ. Общая стратегия заключается 
в том, чтобы найти эквивалент «здесь-и-сейчас» для дисфункционального 
взаимодействия. Когда это сделано, работа становится гораздо более точной и 
безотлагательной. Некоторые примеры.
Кит и постоянное недовольство. Кит, сам практикующий психотерапевт, проходящий 
долговременный курс, рассказал мне о чересчур жестком взаимодействии со своим 
взрослым сыном. Впервые его сын решил взять на себя все приготовления к 
ежегодной семейной поездке на кемпинг и рыбалку. Кит, хотя и был обрадован тем, 
что его сын наконец повзрослел и что ему удалось освободиться от этого бремени, 
не смог ослабить контроль. Когда он попытался аннулировать все планы сына, 
настойчиво пытаясь перенести их на немного более ранний срок и в другое место, 
его сын взорвался, назвав своего отца назойливым деспотом. Кит был опустошен и 
убежден на сто процентов в том, что он раз и навсегда потерял любовь и уважение 
своего сына.
Какие задачи преследовал я в этой ситуации? Долгосрочная задача, к которой мы 
могли бы вернуться в будущем, состояла в том, чтобы изучить неспособность Кита 
ослабить контроль. Более близкая — в том, чтобы предложить Киту 
незамедлительное утешение и свое содействие в восстановлении душевного 
равновесия. Я старался помочь ему обрести такое видение, чтобы он смог осознать,
 что данное осложнение было не чем иным, как одним скоротечным эпизодом на фоне 
любящих взаимоотношений с сыном в течение всей его жизни. Я считал, что 
подробный анализ случая был бы крайне неэффективным, — я никогда не видел его 
сына и мог только догадываться о его истинных чувствах. Гораздо лучше, казалось 
мне, идентифицировать и работать с эквивалентом «здесь-и-сейчас» этого 
неразрешимого события.
Но какого именно события «здесь-и-сейчас»? Для этого нужно было внимательно 
слушать. Так случилось, что не так давно я направил к Киту пациента, который 
после нескольких сеансов с ним не вернулся. Кит пребывал в невероятном волнении 
из-за потери пациента и сильно мучился в течение длительного времени перед тем, 
как «исповедоваться» мне на предыдущем сеансе. Кит был убежден, что я строго 
осужу его, не прощу этого провала и никогда больше не направлю ему другого 
пациента. Обратите внимание на символическую равноценность этих двух событий — 
в обеих ситуациях Кит предполагал, что единственный его поступок навсегда 
опозорит его в глазах того, кого он высоко ценил.
Я попытался рассмотреть эпизод «здесь-и-сейчас» из-за его чрезвычайной 
неотложности и соответствия. Я сам был объектом опасений Кита и мог 
анализировать свои собственные чувства вместо того, чтобы впустую гадать, что 
чувствовал его сын. Я сказал ему, что он абсолютно неверно понял меня, что у 
меня нет ни малейших сомнений в его чувствительности и сострадании и что я 
уверен — он делает отличную клиническую работу. Было бы очень неразумно с моей 
стороны пренебрегать долгим опытом общения с ним на основе лишь одного этого 
эпизода, и я сказал ему, что непременно буду направлять к нему пациентов и в 
будущем. После завершения анализа я чувствовал уверенность в том, что подобная 
терапевтическая работа «здесь-и-сейчас» была гораздо более действенной, нежели 
исследование кризиса с его сыном «тогда-и-там», и что он запомнит нашу встречу 
гораздо лучше, чем любой рациональный анализ эпизода с его сыном.
Элис и грубость. Элис, шестидесятилетняя вдова, отчаянно ищущая другого мужа, 
жаловалась на ряд неудачных романов с мужчинами, которые часто исчезали из ее 
жизни безо всякого объяснения. На третий месяц терапии она поехала в круиз со 
своим последним кавалером, Моррисом, который выразил свое огорчение ее 
привычками торговаться, нахально пролезать в начало очереди и занимать лучшие 
места в экскурсионных автобусах. После путешествия Моррис исчез, отказываясь 
даже отвечать на ее звонки.
Вместо того чтобы начать анализировать ее отношения с Моррисом, я обратился к 
моим собственным взаимоотношениям с Элис. Я прекрасно знал, что мне самому 
точно так же хотелось сбежать, и очень часто с наслаждением представлял, как 
она говорит, что хотела бы завершить наш курс. Даже несмотря на то, что она 
дерзко (и успешно) договорилась со мной о значительно более низкой плате, она 
продолжала твердить мне, насколько несправедливо запрашивать с нее так много. 
Она никогда не упускала случая высказаться по поводу платы — по поводу того, 
насколько я отработал ее сегодня, или о моем нежелании предоставить ей еще 
более низкую плату ввиду ее пожилого возраста. Более того, она выкраивала 
дополнительное время, начиная разговор о неотложных проблемах в самом конце 
сеанса или вручая мне что-нибудь почитать (как она говорила, «в ваше свободное 
время») — дневник с ее снами; статьи о вдовстве, журналистской терапии или 
заблуждениях Фрейда. В общем, она не знала, что такое деликатность, и точно так 
же, как в ситуации с Моррисом, внесла в наши отношения нечто грубое и 
вульгарное. Я знал, что эта действительность «здесь-и-сейчас» — именно то, с 
чем следует работать, и в итоге спокойное изучение того, как она огрубила наши 
отношения, оказалось настолько полезным, что несколько месяцев спустя некий 
необычайно этим пораженный пожилой джентльмен получил от нее телефонный звонок 
с извинениями.