бнаруживает себя, когда, например, быстро бегущий человек натал-
кивается на внезапно возникшее препятствие.
   Особое место в теории мотивов деятельности занимают открыто  гедонис-
тические концепции, суть которых состоит в том, что всякая  деятельность
человека якобы подчиняется принципу максимизации положительных и миними-
зации отрицательных эмоций. Отсюда достижение удовольствия и  освобожде-
ние от страдания и  составляют  подлинные  мотивы,  движущие  человеком.
Именно в гедонистических концепциях, как в  фокусе  линзы,  собраны  все
идеологически извращенные представления о смысле существования человека,
о его личности. Как и всякая большая ложь, концепции  эти  опираются  на
фальсифицируемую ими правду. Правда  эта  состоит  в  том,  что  человек
действительно стремится быть счастливым. Но психологический гедонизм как
раз и вступает в противоречие с этой настоящей большой правдой, размени-
вая ее на мелкую монету "подкреплений" и "самоподкреплений" в духе скин-
неровского бихевиоризма.
   Человеческая деятельность отнюдь не побуждается и не управляется так,
как поведение лабораторных крыс с вживленными в  мозговые  "центры  удо-
вольствия" электродами, которые, если обучить их включению тока,  беско-
нечно предаются этому занятию145. Можно, конечно, сослаться  на  сходные
явления и у человека, такие, как, например, потребление  наркотиков  или
гиперболизация секса; однако явления эти решительно ничего не говорят  о
действительной природе мотивов, об утверждающей себя человеческой жизни.
Она ими, наоборот, разрушается.
   Несостоятельность гедонистических концепций мотивации состоит,  разу-
меется, не в том, что они преувеличивают роль эмоциональных  переживаний
в регулировании деятельности, а в том, что они уплощают и извращают  ре-
альные отношения. Эмоции не подчиняют себе деятельность, а  являются  ее
результатом и "механизмом" ее движения.
   В свое время Дж. Ст. Милль писал: "Я понял, что для того, чтобы  быть
счастливым, человек должен поставить перед собой какую-нибудь цель; тог-
да, стремясь к ней, он будет испытывать счастье, не заботясь о нем". Та-
кова "хитрая" стратегия счастья. Это, говорил он, психологический закон.
   Эмоции выполняют функцию внутренних сигналов, внутренних в том  смыс-
ле, что они не являются  психическим  отражением  непосредственно  самой
предметной действительности. Особенность эмоций состоит в том,  что  они
отражают отношения между мотивами (потребностями) и успехом или  возмож-
ностью успешной реализации отвечающей им деятельности  субъекта146.  При
этом речь идет  не  о  рефлексии  этих  отношений,  а  о  непосредствен-
но-чувственном их отражении, о переживании. Таким образом, они возникают
вслед за актуализацией мотива (потребности)  и  до  рациональной  оценки
субъектом своей деятельности.
   Я не могу останавливаться здесь на анализе различных гипотез, которые
так или иначе выражают факт зависимости эмоций от соотношения между "бы-
тием и долженствованием". Замечу только, что факт, который прежде  всего
должен быть принят во внимание, заключается в том, что эмоции релевантны
деятельности, а не реализующим ее действиям  или  операциям.  Поэтому-то
одни и те же процессы, осуществляющие разные деятельности, могут  приоб-
ретать разную и даже противоположную эмоциональную окраску. Иначе  гово-
ря, роль положительного или отрицательно "санкционирования"  выполняется
эмоциями по отношению к эффектам, заданным мотивом. Даже успешное выпол-
нение того или иного действия вовсе не всегда ведет к положительной эмо-
ции, оно может породить и резко отрицательное переживание, сигнализирую-
щее о том, что со стороны ведущего для личности мотива достигнутый успех
психологически является поражением. Это относится и к уровню  простейших
приспособительных реакций. Акт чихания сам по себе, т.е. исключенный  из
каких бы то ни было отношений, вызывает, говорят нам, удовольствие;  од-
нако совсем иное чувство переживает герой рассказа Чехова,  чихнувший  в
театре: это вызывает у него эмоцию ужаса, и он совершает ряд  поступков,
в результате которых погибает...
   Многообразие и сложность эмоциональных состояний являются результатом
раздвоения первичной чувственности, в которой ее познавательные и аффек-
тивные моменты слиты. Это раздвоение нельзя, конечно, представлять  себе
так, что эмоциональные состояния преобретают независимое от  предметного
мира существование. Возникая в предметных ситуациях, они как бы  "метят"
на своем языке эти ситуации и отдельные объекты, иногда даже входящие  в
них случайно или косвенно. Достаточно сослаться на обычное явление  при-
писывания эмоционального знака самим вещам или отдельным людям, на  фор-
мирование так называемых "аффективных комплексов" и  т.п.  Речь  идет  о
другом, а именно о возникающей дифференциации в образе  его  предметного
содержания и его эмоциональной окраски и о том, что в  условиях  сложных
опосредствований человеческой деятельности аффектогенность объектов спо-
собна меняться (непредвиденная встреча с медведем обычно вызывает страх,
однако при наличии  специального  мотива,  например  в  ситуации  охоты,
встреча с ним может радовать). Главное же состоит  в  том,  что  эмоцио-
нальные процессы и состояния имеют у человека свое  собственное  положи-
тельное развитие. Это приходится специально подчеркивать, так как  клас-
сические концепции человеческих эмоций как "рудиментов", идущие от  Дар-
вина, рассматривают их трансформацию у человека как их инволюцию, что  и
порождает ложный идеал воспитания, сводящийся  к  требованию  "подчинять
чувства холодному рассудку