елила название БДГ-периодов («быстрый» 
сон, «парадоксальный» сон) и способствовала их первоначальной квалификации как 
периодов «поверхностного» сна, близкого к пробуждению. Однако резкое снижение 
мышечного тонуса и порогов пробуждения, наблюдавшееся во время «быстрого» сна, 
свидетельствовало в пользу противоположного мнения — о более глубоком снижении 
уровня бодрствования при БДГ, чем при «медленном» сне. Данные о динамике 
вегетативных реакций, сопровождающих переход от «медленного» сна к «быстрому», 
поддерживали то одно, то другое представление о «быстром» сне.
    В последнее время многие исследователи склонны рассматривать «быстрый» сон 
как «бодрствование, обращенное внутрь», т.е. особое активное функциональное 
состояние мозга, связанное с оценкой и переработкой информации, поступившей во 
время бодрствования, переводом части информации из краткосрочной памяти в 
долгосрочную (информационная теория сна).
    «Быстрому» сну придается значение одного из основных механизмов 
психологической адаптации, в процессе которой «вытесняется» информация, 
конфликтная по отношению к жизненному опыту и морально-этическим установкам 
индивидуума. Согласно гипотезе об анаболической функции сна, III и IV стадии 
«медленного» сна обеспечивают процессы ассимиляции (анаболизма) в организме в 
целом, а периоды «быстрого» сна связаны с восстановительными (анаболическими) 
процессами в тканях самого мозга. С этой гипотезой согласуется представление о 
том, что во время «быстрого» сна происходит упорядочение временных отношений в 
организме и прежде всего периодики циркадных (околосуточных) ритмов, присущих 
десяткам функций организма.
    Особенности частотно-амплитудных характеристик основных ритмов ЭЭГ и 
представленности этих ритмов во время сна имеют неоспоримое значение для 
исследования феноменологии, природы и патологии сна, поскольку ЭЭГ является 
надежным маркером его стадий. Структура сна при различных видах пограничной 
психопатологии, для которой диссомния является одним из ведущих синдромов, 
подробно описывается в работах А.М. Вейна и соавт. (1983, 1989). Использование 
ЭЭГ в качестве маркера стадий сна позволяет целенаправленно исследовать 
нейрохимию каждой из стадий, оценивать психотропные препараты с точки зрения их 
воздействия на конкретную его стадию и перспектив фармакологической коррекции 
выявленных парциальных нарушений структуры сна.
    В отличие от ЭЭГ-изменений во время сна, четко характеризующих переход из 
одного функционального состояния мозга в другое, изменения частотно-амплитудных 
характеристик ЭЭГ бодрствующего мозга оказались неспецифичными для конкретных 
функциональных состояний как в норме, так и при психопатологических 
расстройствах, и в этой связи были практически неинформативными для клинической 
электроэнцефалографии. Иллюстрацией к сказанному является существование 
нескольких типов спонтанной ЭЭГ при одном и том же состоянии бодрствующего 
покоя. Однако расширение нашего представления о частотном составе электрической 
активности мозга во время бодрствования способствовало пониманию целого ряда 
теоретических проблем. Среди них такие небезынтересные для клиники пограничной 
психиатрии проблемы, как значение типа ЭЭГ для реализации процессов возбуждения 
и торможения в коре, физиологический смысл ЭЭГ-ритмики, роль ритмических 
процессов в психической адаптации и дезадаптации.
    Так, изучение частотно-амплитудной структуры ЭЭГ при психопатиях показало, 
что электроактивность возбудимых больных содержит условия для возникновения и 
распространения по коре возбуждения и для взрыва коркового возбуждения при 
раздражении. Таковыми являются гиперсинхронизация ритмики, способствующая 
иррадиации нервных процессов, и ускорение ?- и ?-ритма, свидетельствующее о 
повышенном уровне возбудимости коры. ЭЭГ тормозимых психопатических личностей 
характеризуется признаками активации (десинхронизации) и снижением возбудимости 
коры. Сочетание этих признаков создает условия для возникновения застойных 
очагов возбуждения. ЭЭГ при истерии включает в себя особенности того и другого 
паттерна, поэтому очаги возбуждения в коре легко возникают, быстро иррадиируют, 
но и быстро гаснут.
    Функциональное значение ЭЭГ-ритмики исследовалось на модели условных 
рефлексов. Было показано, что успешная выработка условного рефлекса происходит 
тогда, когда возникает ритмическое сходство ЭЭГ областей мозга, участвующих в 
формировании условнорефлекторной деятельности. Такое сходство достигалось 
ритмическим единством (или ритмической кратностью) раздражающего и 
подкрепляющего стимулов. В противном случае условный рефлекс вырабатывался в 10 
раз медленнее, и за это время у животных появлялись признаки дезадаптации и 
последующей тяжелой невротизации, которая сопровождалась грубыми диффузными 
нарушениями ЭЭГ. Способствующая выработке условного рефлекса изоритмия 
раздражителей становилась невротизирующим моментом при выработке 
дифференцировки, когда экспериментаторы пытались вопреки целесообразности 
действия объединить одним и тем же ритмом функционально различающиеся участки 
коры. Приведенные экспериментальные данные трактовались как указание на то, что 
ритмические процессы мозга являются существенным фактором в механизме 
установления корковых связей — основополагающей физиологической функции коры 
головного мозга.
    Именно изучение пространственных взаимосвязей электроактивности коры 
позволило нейрофизиологам выявить не обнаруживаемые при спектральном анализе 
переходы бодрствующего мозга из одного функционального состояния в другое. 
Инструментом количественной оценки этих взаимосвязей стал корреляционный анализ.
 По мнению М.Н. Ливанова (1989), корреляционные взаимосвязи, характеризуя 
степень сходства электрических процессов мозга, являются показателями 
фу