м или ином виде отражались в 
протокольных записях. И.П. Павлов отмечал, что «невротическое состояние 
выражается в том, что животное не отвечает, как следует, условиям, в которых 
оно находится. Это относится как к лабораторной характеристике, так и к общему 
поведению. Относительно последнего каждый скажет, что раньше это была здоровая 
собака, а с этого времени она стала больной... Нарушенное нервное равновесие не 
только мы замечаем хорошо на системе условных рефлексов — его видят и наши 
служители» (Павлов И.П., 1923).
    Очень образно невротическое состояние охарактеризовал А.Г. 
Иванов-Смоленский (1974). Его описание поведения собаки после срыва является 
полной, этиологически обоснованной характеристикой поведенческих проявлений 
страха: «после срыва собака при виде экспериментатора забивается в дальний угол 
клетки, ее приходится тащить в лабораторию, преодолевая молчаливое, но упорное 
сопротивление; в лучшем случае она плетется за хозяином. Втащенная на станок 
собака тяжело дышит, дрожит, стоит на полусогнутых лапах, поджав хвост и 
опустив голову, скулит...». Объяснение возникновения подобного состояния, 
которое в то время было дано А.Г. Ивановым-Смоленским, не может быть признано 
верным. Весь этот поведенческий комплекс трактуется им как явление 
положительной индукции: торможение положительных пищевых реакций вызывает 
растормаживание и усиление отрицательных оборонительных реакций. Иначе говоря, 
не эмоциональное состояние страха тормозит условнорефлекторную деятельность, а 
торможение пищевой реакции индуцирует эмоцию страха.
    Преобладающим способом индукции экспериментальных неврозов является 
создание конфликтной ситуации, или «сшибки». Этот классический прием основан, 
используя терминологию, принятую в физиологии высшей нервной деятельности, на 
«перенапряжении» основных нервных процессов или их подвижности. Однако для 
каждого экспериментатора, вырабатывающего подобную «сшибку» и наблюдавшего 
поведение животного, совершенно очевидно, что главным феноменом при данной 
экспериментальной ситуации является очень резкая эмоционально-поведенческая 
реакция. Но в тот период из-за отсутствия объективных приемов оценка 
эмоционально-поведенческой реактивности животных не осуществлялась.
    Понятие «эмоциональный стресс», как и понятие «невроз», также не имеет 
четкого определения. Эти термины обычно используются в расширительном плане и 
включают целый комплекс состояний от находящихся в пределах физиологических 
границ психоэмоционального напряжения до находящегося на грани патологии или 
психологической дезадаптации и развивающихся как следствие длительного или 
повторного эмоционального перенапряжения. Выделение категории «эмоциональный 
стресс» и противопоставление ее понятию стресса как общего адаптационного 
синдрома, по H. Selye, было прогрессивным явлением. Этим был обозначен 
объединяющий критерий, который позволяет обобщить огромное разнообразие внешних 
воздействий, ориентированных на человека или животное, с позиции их 
психологической сущности для данного индивида. Тем самым выделяется первичный 
пусковой (причинный) фактор, определяющий последующее развитие физиологических 
проявлений (поведенческих, соматовегетативных) эмоционального стресса. Этим 
фактором, как свидетельствует детальный анализ психологических исследований у 
людей или психофизиологических экспериментов на животных, является 
психологическое состояние, возникающее в ответ на то или иное психогенное 
воздействие. Поэтому наряду с термином «эмоциональный стресс» используется и 
термин «психологический стресс».
    Таким образом, психогенный фактор лежит в основе возникновения как 
эмоционально-стрессовой, так и невротической реакции. Однако одно лишь 
определение психогении как ведущего звена развития этих патологических 
состояний высшей нервной деятельности у животных или психической дезадаптации у 
человека еще недостаточно без детализации качественного существа этого 
психогенного фактора.
    Категория «эмоция» в течение длительного периода была исключена из поля 
зрения физиологических лабораторий. Множество причин лежало в основе этого: 1) 
трудности дефиниции содержания эмоции в физиологических или психологических 
естественно-научных понятиях; 2) не поддающиеся контролю и объективной 
количественной регистрации «психологические переменные» поведенческого процесса,
 отражающиеся в бесконечном разнообразии психологических понятий; 3) тенденция 
к трактовке эмоции как глобальной, унитарной концепции, затрудняющей ее 
превращение в проблему научного поиска и познания; 4) отсутствие адекватных 
теорий о роли эмоций как биологических конструкций, могущих быть изученными 
специфическими и повторно воспроизводимыми операциями; 5) сомнения по поводу 
существования (вплоть до отрицания) такой физиологической категории, как эмоция 
в качестве предмета объективного исследования. Сейчас уже не вызывает споров 
положение, что эмоции являются одной из форм психической деятельности, 
свойственной не только человеку, но и животным. Их изучение крайне важно в 
связи с проблемами поведения, механизмов воспроизведения и фиксации следов 
памяти, процессов соотношения соматических и вегетативных функций. Длительное 
эмоциональное напряжение является основой различных психосоматических 
заболеваний, а патологические эмоциональные состояния как проявление 
психопатологии служат мишенью действия психофармакологических средств. Научное 
развитие проблемы эмоций, исследование взаимоотношения эмоций и мотиваций может 
осуществляться только на рациональной методологической основе и при 
общебиологическом естественно-научном подходе. Такой основой является 
биологическая теория эмоций.
    Разрабатывая теорию функциональных систем применительно к организации 
поведенческих актов животных, П.К. Анохин (1975) придавал большое значение 
эмоциям как фактору интеграции целенаправленных реакций организма, как процессу,
 объединяющему и направляющему приспособительные возможности животного по 
отношению к внешнему миру, как критерию полез