аце. Те любезничать продолжали.
-- Интересно, чем она питается...
Слономоська развел конечностями: он не знал.
-- А в каком направлении надо идти к голове?
-- На юг, -- по солнцу определил Слономоська. -- Вам-то какая разница! Целовать 
можно хоть здесь!
-- И он боднул стену.
-- По-моему, это глупо, -- помолчав, признался Петропавел. -- И потом: как Вы 
собираетесь на ней жениться? Вам... не много ли всего этого будет?
-- Нет, мне нравятся рослые, -- отвечал простодушный Слономоська и обратился 
сразу к троим: -- Ну что, приступаем?
-- Приступаем! -- отозвалась Тридевятая Цаца, как ни странно, следившая за 
ходом событий. Потом горделиво добавила: -- Там, у себя за тридевять земель, я 
тоже такая... огромная.
-- А разве мы никого больше не будем приглашать? -- вспомнил Петропавел. -- 
Все-таки историческое событие...
-- Обойдутся! -- грубо сказал Слономоська. -- Поцелуй Спящей Уродины -- это 
таинство. Скажите спасибо, что Вас пригласили!
Петропавел не понял последнего заявления, но смолчал, а Слономоська 
забеспокоился:
-- Оставим Бон Жуана одного или нам можно побыть рядом?
-- Зачем же, это надолго! -- Тридевятая Цаца мяукнула и засунула в оба уха по 
ватному тампону, протянув такие же Слономоське и Петропавлу. -- Возьмите, -- 
многозначительно сказала она, -- пригодятся!
-- Может быть, не слишком вежливо -- обращаться к ней со спины? -- опять подал 
голос Петропавел.
-- Бон Жуану все равно! -- уверил его Слономоська. -- Ой, я так волнуюсь!.. 
Решается моя судьба. -- И он засунул тампоны в уши.
Петропавел последовал его примеру, подумав с горечью: "Что ж тогда мне-то 
говорить? Или я в результате наконец попадаю домой, или..." -- о том, как он 
будет растоптан Слономоськой, Петропавел не решился даже подумать.
Втроем они отошли шагов на сто от места переговоров. Тридевятая Цаца жестом 
попросила всех отвернуться.
.......................................................... .....................
........................................
Так, отвернувшись, с ватными тампонами в ушах, простояли они много месяцев. 
Правда, не все: Тридевятая Цаца частенько отлучалась по своим делам, не сообщая 
о них никому, -- впрочем, Петропавел и Слономоська не слишком-то ей 
интересовались, потому что на пятой, кажется, неделе от усталости оба они 
вообще перестали реагировать на внешние события.
Наконец Тридевятая Цаца развернула их лицом к месту переговоров -- и Петропавел,
 даже не увидев еще ничего, услышал потрясший равнину страшный крик 
Слономоськи:
-- Что вы с ней сделали?
Он взглянул и обмер: оказалось, что за эти месяцы Бон Жуан, сейчас весело 
держащий зубило в руках, прорубил в Спящей Уродине довольно широкий коридор -- 
с аркой и красивыми коринфскими колоннами.
Жуткая тишина повисла над равниной. Внезапно Слономоська зарыдал в голос:
-- Она очень мучилась? -- слова его были почти невнятны.
Бон Жуан, по-видимому, потрясенный неподдельными страданиями Слономоськи, даже 
забыл, что не разговаривает с мужчинами, и с глубоким сочувствием ответил:
-- По-моему, она даже ничего не заметила: во всяком случае, не издала ни звука.
-- Крепкий сон -- выручатель нервной системы! -- рыдая, констатировал 
Слономоська. -- А Вы хоть спросили перед... перед этим, кого из нас троих она 
выбрала бы ... если бы... -- и он захлебнулся в слезах.
-- Да нет, я не спрашивал... -- смешался Бон Жуан. -- А надо было?
Слономоська с ревом бросился на Бон Жуана:
-- Кто Вас просил вырубать коридор в моей невесте? Кто просил Вас? -- и он 
начал бодать его, уже плохо соображая, что делает.
-- Это... Тридевятая Цаца, -- сконфуженно бормотал Бон Жуан, изредка в целях 
самозащиты укалывая Слономоську зубилом в щеку, -- она и объяснила мне, что 
таково Ваше задание: дескать вы с молодым человеком так сильно любите Спящую 
Уродину, что не можете прорубить в ней коридора... И просите меня...
-- Ой, я опять что-то перепутала, да? -- весело воскликнула Тридевятая Цаца. -- 
Я такая странная -- просто ужас!.. Должно быть, меня просили о другом? Да, я, 
вроде, припоминаю, о чем именно -- ах, неважно! -- и она запела с детства 
любимую всеми песню.
Слономоська схватился конечностями за голову:
-- Но, наверное, была же кровь!.. О жестокий!
-- По-вашему, я смыл ее? -- с вызовом спросил Бон Жуан. -- По-вашему, я убийца? 
Так знайте же: я за свою жизнь Мурки не обидел! Не было крови! Осколки каменные 
-- были: можете сами убедиться! -- и он показал на груду камней.
Слономоська, безумно бормоча "Нашли, кого слушать... дуру... сумасшедшую!", 
подбежал к груде и нервно потрогал конечностью камни. Внезапно лицо его 
просветлело: ни тени страдания не заметили бы теперь на нем вы!
-- Я вспомнил! -- с радостью воскликнул он. -- Я вспомнил пророчество до конца! 
Оно гласит: "И приидет бесстрашный и глупый чел