тветил Петропавел. -- Страшных всегда к страшным 
тянет.
-- Правда? -- обрадовался Слономоська и рассмеялся.
Петропавел хотел было ответить, что, дескать, правда, но он не был так уж 
уверен в истинности последнего суждения и смолчал, а сказал следующее:
-- Это можно узнать только от нее самой. Однако она спит, и черт ее разбудит!
-- Не черт, а кто-то из нас, -- уточнил Слономоська. -- Если Вы, то я Вас 
растопчу.
-- Я помню, -- нарочито небрежно заметил Петропавел.
-- Итак, что же мы имеем? -- начал рассуждать Слономоська. -- Во-первых, мы 
имеем меня, который любит и хочет жениться, но не может поцеловать. Во-вторых, 
мы имеем Вас, который хочет поцеловать и в крайнем случае, если я правильно 
понял Ваше заявление, жениться, но не может полюбить. Состав явно неполон. Нам 
необходим третий, который любит и хочет поцеловать, но не может жениться.
-- А на кой он нам? -- опять не понял Петропавел.
-- Если предлагать Спящей Уродине выбор, то нехорошо предоставлять в ее 
распоряжение часть вместо целого. Так, если Вы угощаете меня яблоком, то в 
высшей степени невежливо предлагать мне уже надкушенный плод. Итак, есть ли у 
нас кандидатура? -- Слономоська задумался и приблизительно через 12 часов 
воскликнул: -- Она у нас есть! Это Бон Жуан.
Самое страшное для него -- жениться, а любить и целовать он в крайнем случае 
согласиться может!
-- Но она же спит!-- иерихонской трубой возопил Петропавел. -- Как же можно 
предлагать ей какой-то выбор -- сонной?
-- Спит, спит!.. -- проворчал Слономоська. -- Подумаешь, спит! Каждый спит! 
Проснется -- опять уснет, ничего с ней не сделается. Вопрос, между прочим, для 
нее важен -- не для нас! А не захочет проснуться -- пусть так и спит, пока не 
подохнет во сне!
Петропавла, конечно, удивил такой тон в адрес невесты, но он сделал вид, что 
все в порядке.
-- Есть более серьезная проблема, чем ее сон, -- озабоченно продолжал 
Слономоська. -- Положим, будить ее будет Бон Жуан: мы ведь не знаем ее -- вдруг 
она злая, как собака? -- а он умеет разговаривать с любыми женщинами. Но вот в 
чем дело: как объяснить все это Бон Жуану, если он вообще не вступает в беседы 
с лицами мужского пола? Может быть, нам переодеться?
-- Я переодеваться не буду! -- немедленно заявил Петропавел: ситуация и так 
показалась ему достаточно идиотской -- не хватало еще сложностей с полом!
-- Ну, а мне просто ни к чему, -- самокритично сказал Слономоська. -- Меня в 
любой одежде узнают.
Петропавел не понял, зачем тогда надо было это предлагать -- тем более во 
множественном числе, но не проронил ни звука.
-- Стало быть, для разговора с Бон Жуаном потребуется посредник. Им должна быть 
женщина.
-- Шармен! -- ехидно встрял Петропавел.
Слономоська поморщился, не услышав иронии:
-- Для Шармен нужно создавать специальные условия, -- например, посадить ее под 
стеклянный колпак, чтобы она не могла оттуда обнимать и целовать Бон Жуана, 
когда будет с ним говорить. А потом я и сам не хотел бы подвергать себя 
опасности, пока объясняю ей ее задачу. Так что Шармен отпадает.
-- Белое Безмозглое! -- продолжал издеваться Петропавел.
-- Ни в коем случае! -- простодушно воскликнул Слономоська. -- Во-первых, она 
проспит все объяснения и заснет на собственных, а во-вторых, ни у кого нет 
никакой уверенности в том, что оно действительно женщина! Не думаю, чтобы Бон 
Жуан закрыл на это глаза. Тут Слономоська принялся метаться по площади, пока 
наконец не вскрикнул: -- Вот она! Нашел!.. С Бон Жуаном будет говорить 
Тридевятая Цаца. Тем более что Тридевятая Цаца -- моя невеста.
-- Вторая? -- поразился Петропавел.
-- То есть как -- вторая? -- тоже поразился Слономоська.
-- Погодите,    погодите...    --	Петропавел	очень
заинтересовался.  --  Вы же сказали, что Спящая Уродина -- Ваша
невеста!
Слономоська задумался:
-- Какой Вы, право!.. Прямо как на суде! На страшном суде!.. Но действительно, 
нечто в этом роде я говорил. Не знаю, как такое случилось... Видите ли, я не 
употребляю слов в жестких значениях: во-первых, они сами не очень любят жесткие 
значения, а во-вторых, это слишком обязывает. И трудно потом выкручиваться. А я 
имею обыкновение заботиться о своих тылах: я ведь чертовски противоречив и 
потому всегда должен иметь возможность отступить в надежное укрытие. Хм... 
Спящая Уродина -- моя невеста. Тридевятая Цаца -- моя невеста. Знаете, я не 
думал над данным противоречием. Будем считать его несущественным.
Петропавел даже крякнул от изумления.
-- Почему Вы крякаете? -- поинтересовался Слономоська.
-- Да потому что это противоречие не может быть несущественным! Ради чего же 
тогда огород городить и добиваться от Спящей Уродины признаний с помощью 
Тридевятой Цацы, если сама Тридевятая Цаца -- Ваша невеста? Тут все непонятно!
Слономоська молчал и думал.
-- Никак не возьму в толк, о чем Вы, -- признался он наконец. -- Ясно ведь, что 
мои высказывания о невесте на данный момент представляют собой суждения 
философские, а не эмпирические... Но даже если бы это были эмпирические 
суждения. Вам-то какая разница?
-- Ну, я исхожу из того... -- Петропавел задумался, из чего он исходит: 
обозначить это оказалось трудно, и он обозначил общо: -- Я исхожу из того, что 
называют порядком вещей. Есть порядок вещей! -- воодушевился он. -- В 
соответствии с ним, даже если у ч